Маэстро

Иерей НИКОЛАЙ  (Толстиков), настоятель Власьевского храма г. Вологды

Посвящается Зинаиде Павловне Дементьевой

Нина Ивановна спустя много-много лет всё-таки однажды вернулась в Ильинку. Вошла в храм без опаски, не остерегаясь осуждающего чужого глаза, не как в далёкой юности. Остановилась перед кануном, сжимая в руке пучок простеньких свечек. Зажигая и расставляя их, шептала имена, на мгновение воскрешая в памяти полузабытые лица давно ушедших…

* * *

Она собиралась идти учиться в десятый класс, когда её отца, подполковника, заместителя командира танковой части, из города в Подмосковье перевели в глухую северную глубинку. Нинка с мамой особо не отчаивались, собрались быстро – что поделать, судьба военная такая. Да и отца с войны четыре года ждали, вернулся совсем недавно.

Тогда все её звали просто Нинкой, Ниночкой. После уроков в новой школе – бывшем купеческом особняке в центре городка – она уже не мчалась домой как угорелая, а вышагивала не торопясь, в окружении сверстников, форсисто задрав носик и помахивая портфельчиком в руке. Голову рослой Нинки украшала свёрнутая в тяжёлую корону русая коса.

Ближе к околице ватага сверстников таяла. Дальше девчонке по полевой дороге вдоль жидкого перелеска до бараков воинской части предстояло бежать одной. Из мальчишек-одноклассников в провожатые пока никто не набивался, видимо робея перед Нинкиным городским гонором и характером под стать ему. Миновав околицу, Нинка прибавляла шаг, потом уж едва ли не бежала. От заносчивой девчонки не оставалось и следа – мчалась как последняя трусишка. Ещё бы – в продуваемом насквозь ветром редком перелеске начинала мелькать согбенная мужская фигура с длинными всклоченными космами волос на голове. Незнакомец, выглядывая из-за стволов деревьев, передвигался по перелеску ничуть не медленнее Нинки, вынужденной перескакивать и обегать рытвины вдоль дороги, заполненные водой. Девчонка хоть и боялась пристальнее взглянуть в его сторону, всё-таки рассмотрела его лицо, облепленное клочками седеющей щетины и с вытаращенными глазами. Домой Нинка заскакивала не помня как…

Так было несколько раз, и она не выдержала – решила выбирать себе провожатого. Уговаривать не пришлось: тряхнула косой – и тут же побежали наперебой. На сей раз, когда они шли мимо перелеска, там тень ничья не металась. Но вдруг ей что-то показалось… Нинка вздрогнула и испуганно заозиралась.

– Яшки, что ли, боишься? – спросил провожатый кавалер. – Так это наш дурачок, он безобидный. Ничего худого не сделает.

И вправда, Яшка и прежде к Нинке близко не подходил, только выглядывал её, прячась, а теперь и подавно держался на приличном расстоянии.

Со временем Нинка привыкла к нежданному «поклоннику» и смогла разглядеть, кто же он. У Яшки, видимо, было что-то неладное с ногами: развёрнутыми в разные стороны ступнями он вздымал клубы пыли, неуклюже переваливаясь по подсушенной почти летним солнцем улице, но передвигался довольно быстро, наклонив вперёд голову с нечёсаной гривой волос. Его сильно старила борода с проседью, хотя было Яшке лишь немного за тридцать. На лице его, казалось, навсегда застыла блаженная улыбка, хотя его большие чёрные глаза смотрели с печалью. Выскакивавшие из подворотен брехучие псы норовили ухватить Яшку за штанины, мальчишки-мелюзга, дразнясь, бежали следом и пуляли камушками, а Яшка хоть бы что – скаля зубы, упрямо шёл куда задумал.

Жил он в сторожке на краю погоста возле Ильинки: сторож-старик потеснился, уступив на время убогому чуланчик, а тот так в нём и остался. Старухи-прихожанки, жалея, подкармливали Яшку, да и он не слонялся без дела, а их в приходском хозяйстве – пруд пруди.

Вот так же, жалеючи и чуть насмешливо, однажды провожала взглядом Нинка бедолагу, несущегося куда-то по улице. Она и сама спешила на «Осенний бал» в доме культуры. В новом платьице, стесняясь накинутого на плечи старенького маминого пальто, старательно обходила лужи, чтоб не запачкать туфли. Предстояли не какие-то школьные танцульки, а настоящий – первый в жизни – «взрослый» бал.

К «дому культуры», разместившемуся в стенах разорённого церковного собора, она пришла одной из последних. Замялась на мгновение в нерешительности перед входом, заметив сверху проступающую сквозь побелку фреску со святым ликом, и решительно перешагнула порог.

Стены внутри собора, высокий свод тоже были наглухо забелены, но лики святых всё равно проявлялись тут и там. Новые хозяева здания пытались их прикрыть кумачовыми полотнищами с наляпанными наспех лозунгами в духе времени.

Молодёжь толпилась у дальней стены, возле штабеля составленных друг на дружку длинных лавок для зрителей – кино показывать сегодня не собирались. Балу предшествовала «культурная программа». На деревянном помосте сцены, устроенном в алтаре, резвились, выплясывая, девки в красных косынках из агитбригады; потом, жутко фальшивя, попытался исполнить что-то местный духовой оркестр.

И вдруг… заскучавшая Нинка даже растерялась, увидев на сцене… Яшку. В чистом, явно с чужого плеча костюме, с аккуратно причёсанными волосами и подстриженной бородкой, он неуклюже проковылял к роялю, громоздившемуся в углу сцены, сел на табуретку, с обычной своей блаженной улыбкой поднял над клавиатурой руки с длинными пальцами, и когда их опустил… звуки вальса взметнулись под соборными сводами, и по храму Божьему закрутились в стремительном танце пары.

Нинку пригласил молодой красавец-лейтенант из отцовского гарнизона. Увлечённая танцем, она всё время чувствовала на себе Яшкин взгляд, хотя, казалось, что за роялем он забыл обо всём на свете, без устали играя весь долгий вечер.

Все остались довольны: и танцоры, и любители, пришедшие просто поглазеть и подпиравшие стенки. Только непонятно показалось Нинке: чего это в своём углу, шепча, украдкой крестилась бабка-билетёрша?

Яшка после того вечера куда-то пропал, Нинка забеспокоилась даже. Будто чего-то не стало хватать в этом маленьком городке. И ноги её как-то сами собой принесли к церковной ограде, за которой в сторожке обитал Яшка. В храм она не зашла, побоялась: отличница, комсомолка – мало того что накажут, но и ещё за «свихнувшуюся» посчитают.

У ворот Нинке встретилась та старушка-билетёрша из «дома культуры».

– Я уж, милая, подумала на тебя, что это наша Настенька воскресла! – воскликнула она, всматриваясь пристально Нинке в лицо.

– А кто она была?

– Дочка здешнего диакона.

Старушка поозиралась, взяла Нинку за руку и отвела на укромную лавочку, спрятанную в ещё не облетевших кустах у ограды.

– Перед войной, в тридцать седьмом, их всех забрали. Настенька от отца не отреклась, поэтому и её тоже. И Яшкиного родителя, отца Игнатия, со старшими сыновьями забрали. Ему, младшему, заскрёбышу, особенный талант к музыке Господь дал. Парня даже в консерваторию в Петербург учиться взяли. А потом тоже в тюрьму… – старушка заговорила ещё тише. – И вот Яшка вернулся: то ли отпустили, то ли сбежал. Ноги обморозил. Прибёг домой, а родных никого в живых нет. Всех! Он на колокольню взобрался и сиганул вниз. С горя. Грех смертный задумал совершить – самоубийство. Но жив остался. Господь безумием его наказал, только талант не отнял, оставил…

А Настенька-то невестой его была обручённой. И ты – вылитая она!

– Где сейчас он… Яшка? – спросила растерянная и потрясённая старухиным рассказом Нинка.

– Лежит вон, в сторожке едва живой… Он после каждого такого своего выступления болеет тяжко. Вот ведь судьба – памятью от прежней жизни один рояль у него остался, и в соборе, где отец настоятелем служил, играть для публики ему приходится. Страдает он, хоть и не в себе давно…

Нинка поднялась с лавочки и хотела уж пойти в сторожку проведать Яшку, но старушка удержала её:

– Лучше тебе, девонька, его сейчас не видеть! Он ещё хуже, чем есть…

Дома Нинку ожидал радостный, взволнованный отец:

– Собирайся, стрекоза, уезжаем отсюда! Меня переводят служить в Германию!

…Через пару дней немудрёный семейный скарб был уложен в кузов грузовичка. Отец попрощался на плацу с танкистами, сел на переднее сидение открытого кузова «Эмки» рядом с солдатом-водителем. Нинка и мать расположились позади.

Миновав окраину городка, машина вывернула на большак. И тут у поворота Нинка заметила знакомую косолапую фигурку, ковыляющую наперерез по полю.

Яшка застыл на дорожной обочине как вкопанный, и когда мимо, набирая скорость, в колонне других автомашин проехала «Эмка», он, блаженно улыбаясь, во все глаза старался разглядеть Нинку. А увидев, поднял руку и прощально помахал ей – глаза его были печальны. Робко, оглядываясь на мать, махнула ему рукой и Нинка…

* * *

…Нина Ивановна долго ещё стояла у кануна, дожидаясь, пока не погаснет огонёк поминальной свечки. Что стало с тем бедолагой Яшкой из далёкой её юности, как окончил он дни свои? Теперь наверняка никто и не ведал. Сколько страдальцев в разные времена видел этот Ильинский храм – несть им числа.

Александр Воля. «Деревенская церковь». Репродукция: pinme.ru

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска

Добавить комментарий