Победная Пасха 42-го

Почему именно о ней – Пасхе 1942 года – мы хотим сегодня рассказать?

Она была ранней, как и нынешняя, апрельской, но главное – другое. Это был день поворота от безбожных гонений к торжеству православия на Русской земле, который невозможно было не заметить ни самым мрачно настроенным христианам, ни лютым безбожникам.

Крестный ход на Пасху 5 апреля 1942 года в Троицкой церкви, г. Горький (Нижний Новгород)

Профессор Григорий Петрович Георгиевский – сын священника, сотрудник Ленинской библиотеки, сумевший спасти в годы революционной смуты немало драгоценных рукописей, – ни от кого не скрывал своей веры. В недалёком будущем он станет делегатом Поместного Собора Русской Церкви 1945 года, а в апреле 42-го писал:

«Вдруг в 6 часов утра в субботу 4 апреля утреннее радио неожиданно для всех началось сообщением распоряжения коменданта Москвы, разрешающего свободное движение в Москве в ночь на пятое апреля. Митрополит Николай немедленно оповестил православные приходы о единообразном традиционном праздновании Воскресения Христа в пасхальную полночь. Восторгам православных москвичей, удовлетворённых в самых заветных своих ожиданиях, не было конца».

Пасхальная заутреня в Кафедральном Богоявленском соборе г.Москвы, 1942 г. (фото с сайта aksay-odigitria.cerkov.ru)

Только что отброшены от столицы фашисты, они ещё совсем недалеко, всего в ста километрах, и мечтают вновь дотянуться до неё. Но на одну ночь для всей Москвы отменяется комендантский час. Немыслимое событие! Война сдирала и со страны, и с людей всё наносное.

«Представьте себе: идёт жестокий бой, – рассказывал наместник Псково-Печерского монастыря архимандрит Алипий (Воронов) о том, как начался его путь в Церковь, – на нашу передовую лезут, сминая всё на своём пути, немецкие танки, и вот в этом кромешном аду я вдруг вижу, как наш батальонный комиссар сорвал с головы каску, рухнул на колени и стал молиться Богу. Да-да, плача, он бормотал полузабытые с детства слова молитвы, прося у Всевышнего, которого он ещё вчера третировал, пощады и спасения. И понял я тогда: у каждого человека в душе Бог, к Кото-рому он когда-нибудь да придёт».

Один из главных атеистов СССР, Борис Кандидов, жаловался в ЦК на дикарей, продолжавших верить в Бога. Но удивительные слова, помимо его воли, выходили из-под железного пёрышка его ручки:

«Много раз я видел в церквях фигур женщин, склонивших свои колени, опустившихся на холодный каменный пол и с трепетной и горячей молитвой смотревших на пустые глаза икон. Плакали и молились с горячей верой, наделялись, что Бог, добрый и милосердный, сжалится и спасёт их близких, проливавших свою кровь в жестокой борьбе с опасным и страшным врагом».

Сил у власти воевать ещё и со своим народом не осталось.

Пасха в Ленинграде

Из блокадного дневника Миши Тихомирова. Он погибнет 18 мая 42-го во время артобстрела, осколок попадёт ему в висок, но на Пасху Миша ещё жив:

«4/IV – 42 г. Ясный солнечный день при -10°. Снова в школе после уроков работа по очистке двора от снега, и снова вымотались очень основательно… В 7 часов – сирена: воздушная тревога. Начали палить зенитки, загудели самолёты. Я вышел во двор с моноклем. В течение часа наблюдал, как “юнкерсы” парами проносились над головой, что-то сбрасывали, пускали ракеты».

* * *

В налёте участвовали 132 фашистских самолёта – подарок ленинградцам на Светлое Христово Воскресение. Чтобы подчеркнуть это, один из главных ударов пришёлся по Князь-Владимирскому собору. Бросали бомбы, обстреливали храм на бреющем полёте из пулемётов. Богослужение пришлось перенести на 6 часов утра, что позволило избежать многих жертв. А утром потянулись люди, после службы освящая кусочки блокадного хлеба.

Протоиерей Николай Ломакин доложил о бомбардировке храма митрополиту Алексию (Симанскому), будущему Патриарху. «И это в пасхальную ночь! – воскликнул тот. – Ничего: будет и по-другому. Христос воскресе! Не падайте духом. Бодрите других. Наш долг быть твёрдыми: мы – русские, мы – православные христиане».

Он другими словами повторил сказанное ему в 1927-м духовником преподобным Серафимом Вырицким. Владыка Алексий в тот год, желая сохранить свободу и жизнь, задумался о том, чтобы покинуть СССР. «А на кого вы Русскую Православную Церковь оставите? – спросил старец. – Ведь вам её пасти! Не бойтесь, Сама Матерь Божия защитит вас. Будет много тяжких искушений, но всё, с Божией помощью, управится. Оставайтесь, прошу вас».

С тех пор владыку оставил великий страх, остались лишь малые, не мешавшие ему ободрять себя и других.

Богослужение в Николо-Богоявленском морском соборе в дни блокады Ленинграда (фото с сайта aksay-odigitria.cerkov.ru)

* * *

Л.В. Шапорина

Самые интересные воспоминания о той – блокадной – Пасхе 42-го оставила Любовь Васильевна Шапорина. Она была другом Ахматовой, Шостаковича, Алексея Толстого, создателем первого в советской России театра марионеток, для которого сама делала кукол.

В начале тридцатых Любовь Васильевна пережила смерть любимой младшей дочери, 11-летней Алёнушки, ежегодно до конца жизни заказывая по ней, подчас на последние деньги, панихиду. Скорбь не помешала ей удочерить в 1937-м двух других девочек – Мару и Галю Старчаковых, у которых сначала арестовали отца, журналиста, а затем и мать. Дореволюционная барышня, бывавшая в Париже, привыкшая к лучшей жизни, в совершенстве знавшая четыре языка, она смогла научиться шить, стирать в холодной воде, растопить любую печь, ухаживать за больными, но главное – молиться. Сила её веры поражала всех, чьи кресты она помогала нести.

 «5 апреля, – писала Любовь Васильевна. – Светлое Христово Воскресение! Славно мы его встретили и разговелись. В седьмом часу вечера 4-го начался налёт. Громыхали и ревели зенитки. Раздавались разрывы. Отвела бабушку в ванную, там не так слышно и немного спокойнее. Нервы больше не могут выносить этого ужаса, беспомощного ожидания гибели. Податься некуда. Бомбоубежище не функционирует, его залило водой, всё замёрзло, наполнено льдом. С часу ночи начался второй налёт. Пошла одна в ванную – Вера и бабушка просили их не будить. Сидела там в шубе, там очень холодно, до 3 часов, когда всё стихло. Если бы я могла не просыпаться от гула орудий, было бы счастье. А лежать под грохот невозможно. Лучше быть одетой.

Невестка Л.В. Шапориной Наталья Алексеевна Шапорина со своими детьми Соней и Петей

Хотела утром пойти в церковь, заутреня должна была быть в 6 утра. Вера ушла за хлебом с ключом и вернулась только в 9, простояла в очереди за сахарным песком, в результате чего я не попала к заутрене и получила вместо 300 г – 225! “Употребил-с”, – как говорил один из слуг в рассказе Гончарова. Пошла к поздней обедне. Она не состоялась по усталости и болезни священника. Он только “освящал куличи”. Это было трогательно. Шли женщины с ломтиками чёрного хлеба и свечами, батюшка кропил их святой водой. Я приложилась к Спасителю, отошла в сторону и расплакалась. Я почувствовала такую безмерную измученность, слабость, обиду ото всего, хотелось плакать, выплакать перед Ним своё одиночество, невыносимость нашей жизни. Слёзы меня немного успокоили. И лик Спасителя. Господи, Господи, помоги мне, помоги всем нам, несчастным людишкам. Сегодня уже были три тревоги. Что будет дальше?

Голод усиливается, у меня по крайней мере. Хлеба моих полкило хватает только на утро. В столовой уменьшили порции, суп стал совсем жидким, водой с лёгким воспоминанием о горохе или лапше. Выдержу ли? Боюсь, что нет. Самое ужасное – думать, что свезут тело в общий морг, без отпевания, без креста. Господи Боже мой, дай мне умереть по-человечески».

В Москве

Согласно информации начальника УНКВД г. Москвы и Московской области М. И. Журавлёва, 30 храмов Москвы посетило в пасхальную ночь 75 тысяч человек. Ещё 85 тысяч пришло в области. Больше всего народа в Коломне – 2500 человек, селе Железо-Николовское – 2200, немногим меньше в Кашире, Подольске, Можайске, в сёлах Зачатье и Зятьково.

Чекисты докладывают наверх, что народ в основном благодарит правительство, хотя есть и недовольные вроде хирурга Розена, заявившего: «Особенно же меня возмущает появление в святом алтаре наших храмов каких-то фотографов. Помилуйте, на что же это похоже! Это же ведь не театр. Этого никогда не допускалось, даже и для верующих фотографов. Теперь заведомые безбожники стоят у престола Божия со своими лейками». Есть и совсем нехорошие заявления: «Я раньше говорил и сейчас скажу, что с наступлением весны нас немцы разобьют и не существовать у нас советской власти. Наши правители уже почувствовали, что им недолго осталось царствовать, вот они и стали подделываться к массе».

Но большинство думает лишь о празднике, воскресшем Христе.

* * *

Из воспоминаний профессора Григория Петровича Георгиевского:

«В 7 часов вечера, в субботу, в прозрачные весенние сумерки я пошёл к своему приходскому храму. Ещё вдали от храма моё внимание привлёк поток людей с однообразными узелками в руках. Это были небольшие свёртки, тщательно и не туго завязанные в белоснежные салфетки и скатерти. Мудрено было не узнать куличей и пасох. Поравнявшуюся со мной старушку, нёсшую свой узелок на обеих согнутых руках, решаюсь спросить:

– В церковь идёте, бабушка?

– Да, вот иду в церковь, освящать пасху, – ответила она.– Слышал, какое распоряжение вышло?»

Длиннейшая очередь стояла, писал Григорий Петрович, на тротуаре, огибая церковь. Люди шли попарно, прикладываясь к плащанице и протискиваясь в храм, где служил Предстоятель Церкви митрополит Сергий (Страгородский). Началась пасхальная заутреня. Открылись Царские врата, и перед глазами богомольцев заблистала очаровательная красота престола, запрестольных икон, украшенных и окружённых всем церковным благолепием и массой разнообразных живых цветов. Простая русская женщина, стоявшая рядом с профессором, воскликнула: «Как в раю!»

Митрополит Сергий (Страгородский) (фото с сайта grad-petrov.ru)

К заутрени прибыли английские офицеры, стоявшие с зажжёнными свечами. А вскоре весь собор подхватил: «Христос воскресе». Праздничная литургия закончилась в четвёртом часу утра. «Тихо и спокойно расходились по домам», – такими словами заканчивается этот рассказ.

* * *

Из воспоминаний Андрея Стрешнева:

«Пасхальная ночь. Город отвык выходить на улицу в этот поздний час, и даже в большие государственные праздники соблюдается строгий режим военного города, города, куда из окрестной тьмы неустанно, настойчиво тянутся силы врага, его тяжёлые бомбовозы. Но в эту ночь, может быть на одну только ночь в году, разрешено ходить по всему городу всю ночь напролёт, ибо, по древнему русскому обычаю, в пасхальную ночь весь город открыт народу, двери церквей раскрыты настежь и сердца людей раскрыты друг перед другом: это первая ночь весны, когда мёртвое зерно трогается в рост навстречу свету из земной могилы, когда умерший Иисус встаёт из гроба, поправ мрак и смерть. И по глухим переулкам Замоскворечья, оступаясь о груды не-убранного снега, люди идут к заутрене… Они идут, помня каждый выступ и каждую выбоину, ибо глаза едва различают ближнюю стену, ближний поворот…

От паперти, от конторки, где продают свечи, запоздавшие просят передать эти свечи дальше, и вместе со свечами от ряда к ряду переходит просьба верующих:

– Зажгите одну Воскресению, другую Невскому.

– Одну Воскресению, другую князю Владимиру, третью Ольге.

Вся тысячелетняя борьба народа вспоминается здесь в ожидании часа, когда раскроются врата алтаря и хоры грянут заутреню. Священник обращается к верующим:

– Братья! Город наш окружён тьмой, тьма рвётся к нам на вражеских крыльях. Враг не выносит света, и впервые наше Светлое Воскресение мы встречаем впотьмах. Тьма ещё стоит за порогом и готова обрушиться на всякую вспышку света. Мы сегодня не зажжём паникадил, не пойдём крестным ходом, как бывало испокон веков, окна храма забиты фанерой, двери глухо закрыты. Но мы зажжём свечи, которые у каждого в руках, храм озарится светом. Мы верим в воскресение света из тьмы. Свет, который внутри нас, никакой враг погасить не в силах. Воинство наше – мужья, братья и сыновья, и дочери – в этот час стоит на страже нашей страны против сил тьмы. Храните в себе свет, веруйте в победу. Победа грядёт, как Светлое Воскресение.

И, перебегая от свечи к свече, по храму потекла сплошная волна света… И весь воздух содрогнулся от весеннего клика: “Христос воскресе!” И каждый понял, что хоть он и тёмен снаружи, как этот храм, но внутри себя ни разу не чувствовал ни тьмы, ни сомнения, что всё пройдёт, что затаённая во мраке правда живёт, не угасает. Что день воскресения близок».

* * *

Николай Моршанский:

«Субботний день был в Москве тёпел, сыр и сумрачен. Оседали на московских дворах снежные сугробы, весенние воды появились на тротуарах и мостовых и бежали к стокам – холодные, железно-блистающие под солнцем, то появляющимся, то уходящим за белесые облака. Накануне поздней ночью стреляли зенитки, долго и упорно отгоняя очередного воздушного злодея.

Утром у сводок Информбюро толпились люди. Стояли очереди за газетами и стояли прочие очереди – неизбежные, суровые атрибуты войны. К обеду облака закрыли дымчатую синь апрельских небес, стало накрапывать. Тротуары, подсохшие за день, вдруг покрылись черноватыми мокрыми рябинами. Потом так же внезапно весенний сеяный дождик прекратился, стало теплее, люднее на улицах…

У многих не хватило ни усилий, ни времени, чтобы приготовить освящённое веками великолепие пасхального дня. Но пасхальный хлеб, благословлённый священником, должен быть в доме верующих… В углу, в отдалении от всех, стоит маленькое, робкое семилетнее существо. В её тонких ручонках, на обрывке вчерашней газеты – кусок серого пшеничного хлеба с воткнутой в него свечкой. Священник благословляет и этот смиренный пасхальный хлеб, хлеб войны».

* * *

Из книги Московского Патриархата Русской Православной Церкви «Правда о религии в России», изданной в 1942 году. Я не знаю имени этой женщины, оставившей воспоминания о Пасхе 42-го в селе Измайлово. Анна, наверное, – А. Шаповалова. Словно написано современницей, нет чувства, что нас разделяют три четверти века:

«Утром по радио объявили, что на сегодняшнюю ночь осадное положение снято. Необходимо строжайше соблюдать условия светомаскировки, а ходить можно хоть до утра, – отвечают мне.

Вопрос решён. Какую церковь выбрать? Всюду будет много народа.

– Поедем, пока ещё есть время, куда-нибудь за город, в сельский храм, – делаю я предложение.

Но охотников на такое путешествие оказывается немного. Всё же спутник нашёлся. С последним трамваем уезжаем за город. Выходим на конечной остановке и уже начинаем раскаиваться. Темь такая, что собственной руки не видишь. Ветер. Дорогу развезло, и каждую минуту рискуешь ввалиться в какую-нибудь громадную лужу. Идти надо километра два с половиной. Путь мне знаком, но я бывала здесь в летние солнечные дни, и тогда казалось всё совсем просто. Ночью контуры даже хорошо знакомого пейзажа приобретают новые очертания. В мало знакомой местности чувство ориентировки теряется совершенно.

Стоим в нерешительности. Освещённый трамвай торопливо уходит обратно. Оказывается, мы не одни. Две молодые женщины и старик, ехавшие с нами в одном вагоне, тоже ищут попутчиков в село Измайлово. Старик здесь живёт, ему дорога хорошо знакома. Он не скрывает своего удовольствия по поводу того, что вот-де москвичи приехали к ним в село помолиться.

– Только насчёт тесноты – это вы напрасно. У нас тоже прихожан много. Из окрестных сёл народ приходит. Эх, задержался я в городе, теперь, пожалуй, и в церковь не войдёшь!

Идём торопливо.

Входим в село, и дорога становится совершенно невозможной. Но попутчиков у нас всё больше и больше. Много подростков, женщин. То там, то здесь раздаются звонкие, весёлые вскрики. Кто-то зачерпнул воды в калоши, кто-то, желая обойти лужу, провалился по пояс в снег. Становится всё оживлённее и веселее.

Вот и храм. Он стоит на пригорке, окружённый кладбищем. На тёмном звёздном небе приветливо вырисовываются старинные луковки его куполов.

Храм этот имеет свою длинную историю. Ему без малого триста лет. Построен он при царе Алексее Михайловиче. Село Измайлово – родовая вотчина бояр Романовых. Здесь провёл детство Пётр Великий. Здесь формировались его знаменитые потешные полки. Здесь Пётр в 1691 году нашёл ботик деда своего Никиты Романовича. Эта игрушка сделалась родоначальником русского флота, а Измайлово – его колыбелью.

Когда-то здесь, в вотчине Романовых, были чудесные сады, где рос даже виноград, пасека, зверинец, в котором имелись тигры, пруды со стерлядью. Зимой, когда они замерзали, по льду любила кататься на коньках императрица Елизавета Петровна. Похоже на сон.

Не без труда удаётся попасть в церковь, где два священника – о. Иоанн и о. Анатолий – читают Евангелие на трёх языках: славянском, латинском, греческом. Правым хором руководит молодой артист оперной студии Владимир Александрович Петров. Солистка – его жена. Они приезжают сюда из Москвы. Хор поёт прекрасно, звучат радостные пасхальные песни, переложенные на музыку талантливыми русскими композиторами. Поют в основном для крестьян, собравшихся в храме.

Священник читает с амвона послание митрополита Сергия, где есть слова о том, что в фашистской Германии утверждают, что христианство не удалось и для будущего мирового прогресса не годится. Да откроет это глаза тем, кто всё ещё не хочет видеть в Гитлере врага Христова».

«В этих словах митрополита Сергия кроется глубочайший смысл», – пишет Шаповалова, напоминая о пророчестве Тютчева, писавшего после франко-прусской войны, что в Германии происходят страшные вещи: «Это просто напросто возврат христианской цивилизации к римскому варварству, и в этом отношении князь Бисмарк не столько восстановитель Германской империи, сколько восстановитель преданий империи Римской». Если ничего не изменится, не будет остановлено «окончательное порабощение христианской совести, Германия может повести Европу к состоянию варварства, не имеющего ничего себе подобного в истории мира».

«Утреня подходит к концу, – продолжает автор. – В храме по-прежнему тесно. Никто не ушёл по окончании заутрени, все остались слушать литургию.

Лица утомлённые, некоторые засыпают стоя. Но выходит священник с трёхсвечником, украшенным цветами, и поздравляет:

– Христос воскресе!

– Воистину воскресе! – гулом разносится по храму».

Люди подходят ко кресту. Эта процедура длится долго. Ушли певчие, ушёл причт. Отец Иоанн стоит усталый и побледневший, а люди всё идут и идут. Кто-то из ревностных прихожан держит в руке сплетённый из свечей факел, последний свет в пустеющей церкви.

«Спаси, Господи, люди твоя»

Но, наверное, самый поразительный рассказ оставила Антонина Соколова, праздновавшая Пасху в Серпухове:

«Серпухов – город, в котором немцы не побывали. Им в этот город войти не удалось. Но они были совсем близко, в нескольких километрах. В городе всюду видны следы недавней битвы: разрушенные и сожжённые дома, воронки глубиной в несколько метров. Особенно пострадала главная улица, ведущая от вокзала через центр города на противоположный его конец. Здесь проходили войска, и улица эта была постоянным объектом вражеских обстрелов.

Вот и сейчас. Ещё не разобраны баррикады, не убраны груды кирпичей, а улицы полны народом. Конечно, это всё женщины. Они старательно расчищают талый снег, освобождают русла ручьёв от мусора, и весёлая весенняя вода уносит с собой грязь и кровь прошлой – теперь, слава Богу, прошлой – тяжёлой зимы.

Утреннее солнце светит приветливо. На склоне Соборной горы, где виднеются остатки старинного кремля, сквозь прошлогоднюю сухую траву пробиваются ростки свежей зелени. Рядом с Соборной горой, чуть пониже, высятся две церкви – во имя Троицы и во имя Ильи Пророка. В обеих идёт воскресная литургия.

Троицкий собор Серпухова (фото с сайта photogoroda.com)

У Ильи Пророка народу набилось столько, что войти в храм уже невозможно.

У Троицы посвободнее… отец Димитрий служит в левом приделе. С правой стороны совсем пусто. В уголке на столике, перед иконою Всех Святых, стоят мисочки с кутьёй. Жёлтый воск каплями стекает с горящих свечей и падает на белый рис… Спрятавшись в уголок, тихо плачет какая-то молодая женщина.

Постепенно церковь заполняется; становится теснее. Много женщин с детьми всех возрастов. Это причастники. Богослужение протекает торжественно, как всегда на пасхальной неделе. Солнце заглядывает в окна. Но уцелели лишь немногие стёкла; сквозь фанеру и бумагу лучи пробиться не могут – в церкви пасмурно. Иконы убраны пёстрыми цветами из стружки, шёлковыми тканями и полотенцами. Полотенца везде, их много. Вышитые крестиками по канве птицы и цветы свидетельствуют о трудолюбии женщин, собравшихся здесь. Редко-редко среди сплошной толпы женщин мелькает седая непокрытая голова мужчины.

Из алтаря доносится голос отца Димитрия, поминающего о здравии:

– Воина Михаила, воина Василия, воина Николая…

Женщины с грудными ребятишками присаживаются отдохнуть. Священник читает долго, лишь изредка прерывая монотонное чтение имён краткой молитвой.

Женщины занялись своими разговорами – о мужьях на фронте, о ребятишках, о хлебе.

Детям становится скучно от этого монотонного чтения имён. Девочка, повязанная по-бабьи платком, всё оглядывается назад. Мать сердито одёргивает её. Пятилетний малыш подходит к подсвечнику и просит дать ему свечку. Мать объясняет, что ему очень понравилось в Вербное воскресенье стоять с зажжённой свечкой.

Ребятишки поменьше начинают хныкать. Один заплакал громче, другие подхватили, как это бывает всегда, где собираются малыши, и детский требовательный крик заглушает одинокий голос священника, поминающего погибших на поле брани.

– Новопреставленного убиенного отрока Бориса… – пробивается сквозь младенческий крик голос отца Димитрия.

Почему убиенного отрока? Кто мог убить отрока?

Перед глазами встают развалины большого рабочего общежития, разбитого совсем недавно немецкой тысячекилограммовой бомбой.

Вражеский бомбовоз подкрался тайком, по-воровски, скрывшись в облаках, и люди, сидевшие спокойно у себя дома, не успели ни спрятаться, ни спастись.

В этот же день разбило и дом, в котором жил отец Димитрий.

Сейчас священник ютится в сторожке.

Вот он выходит из Царских врат со Святыми Дарами – высокий, прямой, строгий старик.

Красивое лицо обрамлено длинной седой бородой. Ясные, умные глаза проницательно смотрят на приближающихся людей. Подходит девочка с белокурыми косами, завязанными ярким зелёным бантом, потом прошли женщины с грудными детьми, подростки, взрослые, пожилые люди…

Пока люди подходят ко кресту, к уху священника наклоняется старичок и что-то шепчет. Отец Димитрий отдаёт распоряжение относительно светомаскировки. Начинается молебен. Каждая из оставшихся женщин заказывает молитву какому-нибудь святому – тому, чьё имя носит ушедший на фронт муж или сын.

– Иоанну Воину, Николаю Угоднику, святому Кириллу Иерусалимскому.

Перед священником на аналое лежит груда записок.

Каждая женщина верит, что её тёплая молитва спасёт на поле брани родного и любимого ею воина, защищающего Отчизну.

И все вместе со священником хором поют:

– Спаси, Господи, люди Твоя и благослови достояние Твое».

* * *

Праздновали по всей Руси, в лагерях и на фронте, за его линией – на оккупированных территориях. Со слов знакомой бабушки священник с Луганщины протоиерей Александр Авдюгин рассказывает, как встречали Пасху 42-го в одном из городков или сёл Донбасса, захваченного фашистами:

«В храме к полуночи все собрались и хоть и знали, что на вокзале уже эшелон составили, чтобы в понедельник, шестого апреля, почти всю окрестную молодёжь, родных детей и внуков, в далёкую чужбину отправить, но “Христос воскресе!” так же радостно и утверждающе звучало. Перед тем как выйти куличи освящать (яиц практически не было, немцы всех курей поели), священник на амвон вышел и успокоил прихожан. Так и сказал:

– В Страстную седмицу уедут и к Светлой вернутся.

Так оно и случилось в 45-м. Почти все к Светлой седмице и возвратились. Пасха победного года поздней была».

Пасха 42-го. Победная, хотя впереди были месяцы тяжелейших поражений, гибель наших армий в Мясном Бору, под Харьковом, в Крыму. Немцы прорвутся к Волге, и начнётся Сталинградское сражение. Но в ночь с четвёртого на пятое апреля народ осознает: Христос с нами, – и свернуть его с пути, который закончится в Берлине, станет уже невозможно.

 ← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска

2 комментариев

  1. Любовь Шапорина:

    Уважаемые авторы и публикаторы фото ! На снимке, который вы назвали фото Л.В.Шапориной с детьми на самом деле изображена невестка Л.В.Шапориной, Наталья Алексеевна Шапорина со своими детьми, а моими единокровными сестрой и братом Соней и Петей. Если бы вы нашли возможность эту досадную ошибку как-то устранить, я была бы вам очень признательна.

    Искренне ваша Л.В.Шапорина-младшая

Добавить комментарий для Любовь Шапорина Отменить ответ