Непоэтический крест

Один день в исправительных колониях
со священником и поэтом Леонидом Сафроновым

Верхнекамский район Кировской области сегодня – это довольно захолустный край. Редко-редко проедет машина, и вновь воцаряется тишина. А ведь раньше жизнь в этих краях кипела. Правда, радоваться тут нечему: здесь находилось одно из подразделений ГУЛАГа – Вятлаг, а после, на основе построенных лагерей, появилось множество исправительных колоний. Ныне их значительно меньше.

При этом мало кто знает, что в Верхнекамье есть живая достопримечательность православного мира – в посёлке Рудничный живёт известный священник и поэт Леонид Сафронов. Его судьба с рождения и по сей день связана с вятскими лагерями: родившийся здесь в семье сосланных, батюшка несёт своё служение в оставшихся колониях, окормляя сидельцев нескольких зон.

Узнав о прибытии корреспондента «Веры», отец Леонид тут же извещает: «Присылайте паспортные данные, завтра едем в колонию». Такой поворот очень кстати – удастся своими глазами посмотреть мир неволи изнутри.

Тапочки

Чтобы из Кирса, административного центра Верхнекамского района, к семи утра добраться до п. Рудничного, что в 30 км, в путь надо отправляться ещё затемно. В Руднике – так местные жители называют свой посёлок – я был на рассвете. Довольно большой по площади, посёлок расположен на холмистой местности и с определённых точек виден полностью. Вид довольно непрезентабельный – всё-таки люди уезжают, а дома (среди них немало пятиэтажек) остаются стоять бесхозными.

Мне нужно в деревянную часть посёлка, к храму. У его ворот встречает работник церкви и сразу приглашает зайти и не мёрзнуть. В ожидании отца Леонида я успел написать записки. Подъехал большой автомобиль – это за нами. Дмитрий – работник силовых структур, но в данное время он не при исполнении. Он давно помогает отцу Леониду и сегодня весь день будет с нами в качестве водителя. Обычно батюшку возит его супруга, матушка Фотиния, но сейчас она в Кирове.

Своими глазами увидел наконец известного батюшку, автора трогательных стихов о родине, природе и Боге – Создателе всего этого.

Последний раз рассматривал о. Леонида на фотографии с церемонии награждения премией им. И. А. Бунина. На фоне номинантов, стоявших на сцене в парадной одежде, смотрелся он в старом подряснике и резиновых тапках настолько просто, что даже показался мне чудаковатым. И сейчас он был в таких же тапках, хотя на улице минус 25!

Я слышал, за «чудачества» и своеобразный нрав отца Леонида не все принимают. Интересно стало самому узнать, какое впечатление он оставит. Скажу сразу – хоть и ругает отец Леонид всё и вся, но за кажущейся строгостью скрывается великая любовь к людям и к каждому человеку, с кем он имеет дело. А тапки на босу ногу в мороз – это его образ жизни, потому что красоваться здесь не перед кем, да если и было бы – не в характере это батюшки.

Наш путь лежит дальше на север Кировской области – в посёлок Лесной, некогда «столицу Вятлага», где находилось управление сотен лагерей Верхнекамского и Кайского районов. Сегодня в самом Лесном две зоны – ИК-25 и ИК-27. В каждой из них есть храм, там-то мы и проведём целый день.

Батюшка немногословен и настроен на работу – излагает Дмитрию план сегодняшних дел, а потом сообщает: «Причащать вас буду сегодня». Я опешил: ведь не готовился, не постился! «Вот и готовьтесь: читайте молитвы перед причастием, пока едем». Я, правда, был без молитвенника, но о. Леонид дал мне свой.

Пока ехали, за окном мелькали сёла – тоже бывшие форпосты исправительной советской системы. Некоторые дома на немецкий лад, с высокими острыми крышами, непривычными для России.

За колючей проволокой

Приехали в п. Лесной, в исправительную колонию № 27 общего режима. Оставляем телефоны в машине, фотокамеру и блокнот взять разрешают. Проходим по одному через КПП, где у нас забирают паспорта. Взамен мы получаем разовый пропуск. Лязг решётчатой двери, и вот мы все в помещении для ожидания. Кроме нас, там много сотрудников ФСИН в синих камуфляжных костюмах – у них весёлый настрой, который сменяется иногда озабоченностью. Другого рода ожидающие – несколько женщин, со скорбными лицами – матери, приехавшие на свидание с осуждёнными детьми.

Не знаю, сколько мы там простояли. Я то смотрел в окна, где видны были внутренний двор зоны и работающие там заключённые, то прислушивался к тому, что говорят сотрудники, то изучал бумаги на стендах. Режимов здесь несколько: для обычных сидельцев, для больных, для штрафников, для работающих за пределами колонии на лесозаводе. Это сейчас о. Леонида знают хорошо и относительно быстро пропускают. Раньше, бывало, ему приходилось ждать не один час.

И вот нам открывают двери в зону, снова их несколько. Каждая с лязгом закрывается после прохода последнего.

Колючая проволока здесь везде

Царство колючей проволоки – она здесь везде, не только на наружных стенах, но и каждое жилое помещение внутри зоны тоже ограждено ею. Живут заключённые уже не в бараках. Не знаю, как там внутри, но снаружи здания отделаны сайдингом, вход в столовую руками мастеров-сидельцев украшен деревянной резьбой. Из окон за нами наблюдают осуждённые, а когда я навожу камеру, отходят.

Храм Великомученицы Екатерины в исправительной колонии

Храмом Великомученицы Екатерины заканчивается центральная дорожка в колонии. Перед храмом – крест в память исповедника Рафаила (Шейченко). Оптинский монах был осуждён несколько раз, и последний свой срок, с 1949-го по 1955-й, отбывал в Вятлаге. Сегодня в церкви всенощная. Литургия будет в следующий приезд батюшки – ровно через две недели. Дни отца Леонида полностью расписаны: неделю он служит по зонам, неделю – в храмах окрестных сёл, в субботний и воскресный дни – у себя в Рудничном.

Перед храмом Великомученицы Екатерины – крест в память исповедника Рафаила (Шейченко)

Служба началась с исповеди. Времени подолгу разговаривать с батюшкой нет, поэтому заключённые приходят с листочками, на которых написано, в чём согрешили. Батюшка читает, но всё-таки находит немного времени и на беседу по существу. Служба, в общем-то, обычная, но в отличие от храмов на воле здесь нет церковной лавки, снующих туда-сюда «захожан», забежавших поставить свечку, а у дверей стоит сотрудник, стараясь быть незаметным. У батюшки уже сформировался клир из двух чтецов и алтарника, а вот певчих пока нет. Не поётся в зоне. В конце службы отец Леонид причащает заключённых Преждеосвященными Дарами.

В отличие от храмов на воле здесь нет церковной лавки и снующих туда-сюда «захожан»

Проповедь. Я с интересом ждал, какая по характеру она будет для зеков: назидательная, жалостливая, строгая? Тема проповеди – Собор святителей Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоуста.

– Это были великие учёные своего времени, – говорит о. Леонид с амвона. – Они изучили все земные науки, среди которых медицина, математика, философия, история, риторика, поэзия. Но чувствовали, что есть ещё что-то выше наук. Взойдя на вершину земных знаний, они увидели путь к науке главной, Священному Писанию, и к Тому, Который и дал все науки. Поэтому и считаются они великими учителями Церкви. Наука развивается и сегодня, но куда она приводит, если в ней нет места Богу? К тому, что люди праздно проводят время в Интернете и в болтовне по телефону. К атомной бомбе, в конце концов, созданной для уничтожения человечества. Земля, на которой мы сейчас стоим, полна отходов ядерной промышленности. Но также она освящена такими людьми, как преподобноисповедник Рафаил.

Преподобноисповедник Рафаил (Шейченко)

А сколько неявленных мощей покоится здесь! Мы должны им всем молиться, потому что энергия Божия выше сатанинской. И мы должны помнить, что нужно жить не только земным, но и небесным. Помните былину: богатырь едет по земле, а его макушка касается неба, выше облака голова. Это ведь не просто гипербола какая-то – нет! Богатырь – он не только телесно силён, но и Духом. В чём подвиг Ильи Муромца? Он Соловья-Разбойника – язычника – победил. А потом после земных подвигов ушёл в монастырь…

В следующей колонии, 25-й, в храме Великомученицы Анастасии Узорешительницы отец Леонид часть проповеди уделил теме послушания. Поводом послужило то, что во время службы неопытный пономарь что-то «натворил» в алтаре, и мы все слышали, как батюшка журил его.

– Вот у меня Павел разжигает кадило, – рассказывает батюшка на проповеди. – И вдруг берёт свечу с престола. А престола нельзя касаться никому, кроме священника. Кто ему сказал? Бес. Павел думает: поставил батюшка в алтарь, теперь я выше других. А бес-то тут как тут – нашептал сделать так, чтобы священник вышел из равновесия. Не выйдет!

Я накричал на него, но спокойно, не от сердца. В храме, в монастыре каждый шаг надо рассчитывать. Что сближает зону и монастырь – устав, которому надо строго следовать. Приведу пример. Есть такой святитель – Никита Новгородский. Пришёл в Псково-Печерский монастырь молодым и сразу решил в затвор уйти, не пройдя искусов монастырского общежительства. Начал молиться усердно и усиленно читать, но только Ветхий Завет. А кто не читает Новый Завет? Те, кто боится Христа. И тут Никиту бес-то и поймал – несколько лет монах лежал расслабленный, старцы его отхаживали. Как малый ребёнок, он заново учился всему. В затвор уходить передумал, а жил со всеми, читая Новый Завет. Так через монастырское послушание, через ошибки он дошёл до святости.

Так и в тюрьме есть устав – дорога жизни. Это придумано жизнью, дано Богом. И рабочий устав также нарушать нельзя – может обернуться катастрофой.

Те, что сидят в ШИЗО (штрафной изолятор), нарушили что-то и не имеют теперь возможности ходить в храм. Требуют, чтобы я к ним сам пришёл. Но у меня нет на это времени. Или тут есть один, что добился камеры-одиночки: не хочу, говорит, со всеми сидеть – там все матерятся; хочу, говорит, жить там, где никто не мешает. «Ишь ты! – отвечаю. – Ты чего, за Бога сидишь? За веру? Нет. Господь попускает тебе общую камеру для того, чтобы ты претерпел от всех ругань, как от тебя терпели близкие, родственники, как общество тебя терпело. И теперь, как эхо, это к тебе вернулось». Господь нас сажает в банку к таким же паукам, как мы, чтобы мы научились терпеть то, что от нас терпели другие…

Насколько же строг батюшка, вспыливший от непослушания алтарника? Наказание – десять поклонов. Для сравнения: несколько лет назад в сыктывкарском кафедральном соборе один батюшка во время Таинства соборования назначил наказание в три тысячи поклонов бабушке, у которой постоянно названивал телефон, а она всё никак не могла сообразить, как его выключить.

Ещё один эпизод в храме позволил немного разузнать о творческих увлечениях осуждённых. Кстати, сами храмы в обеих колониях, иконостас и часть икон – дело их рук. Мастеров в неволе хватает. После литургии в «пятёрке» (так называют ИК-25) ко мне подошли двое парней. Они снимали службу на видео, а потом попросили уделить им пару минут. В колонии организована студия кабельного телевидения, транслирующая лекции, нормативные акты и видеоролики, созданные самими сидельцами. «Если разрешат задержаться, конечно, уделю», – отвечаю я. Сотрудник, приставленный к нам, не торопил, и один из ребят включил камеру, а второй задал вопрос: «С какой целью вы здесь?» Я представился, сказал, что приехал из Сыктывкара в командировку от газеты. «Что вы можете пожелать находящимся в местах лишения людям?» Я сказал что-то про понимание своей доли, которую они в большинстве своём выбрали сами (невинно осуждённых – немного), и пожелал, чтобы они продолжали ходить в храм и жить во Христе по выходу из тюрьмы. Здесь-то, в неволе, ничто не отвлекает, не мешает, а на свободе много искушений. Отец Леонид, закончив свои дела, уточняет: «Да ничего им здесь не легче, так же отлынивают от службы».

В 25-й причастилось только двое из 10-12 человек. Как говорит о. Леонид, здесь недавно обновился контингент и церковная традиция ещё только складывается. Прежде тут сидели бывшие сотрудники правоохранительных органов.

Священство – та же поэзия

Службы в двух колониях, проверки, досмотры, ожидание входа-выхода – вот день и пролетел. Скоро темнеть начнёт. Едем к давней прихожанке отца Леонида Галине Степановне на трапезу. Наготовила она много и вкусно. А так как неделя масленичная, на столе, конечно, ещё и гора блинов. Галина Степановна помнит первые службы в 90-е, когда они велись в поселковом ДК, где она работала киномехаником.

Наконец нашлось время более или менее основательно поговорить с батюшкой.

Отец Леонид рассказывает:

– Я лет пятнадцать привыкал к тюремному служению. Здесь другие люди, другой мир. Во-первых, видеть страдание – ой как нелегко! Потом, тюрьма – это грешное место, скопление всего нечистого. Встречаешься с убийцей один на один – человек-то сам не видит, что бесами окружён, – но от него идёт энергия невидимая, по силе как атомная – с этим надо справляться. Поэтому не каждый священник идёт служить в зону, хотя и должен. Божия энергия всё меняет, легче становится и заключённым, и военным – они сами говорят, что моральный климат в колонии меняется, когда начинаются службы. Я тоже это чувствую – пропадает тот кислый тюремный запах, что был раньше.

– Слышал, вы чуть ли не пешком ходили из Рудничного по посёлкам и зонам.

– Первые десят лет, а я уже двадцать пять лет служу. Добирались с матушкой на чём придётся: кто-то немного подбросит, кто-то до места довезёт. Когда не было никакого транспорта, бывало, и пешком по путям ходили. Но, понимаете, надо было походить: чтобы служить среди тех, кто страдает, тоже нужно пострадать, подготовиться. А то что это: они наказание отбывают, а ты приехал свеженький и уехал сразу? Так нельзя.

Также важно научиться ходить пешком, чтобы понимать, что такое транспорт. Мы могли себе позволить либо храм строить, либо машину купить. Взяли бы автомобиль, непременно услышали бы: не успел вылупиться, а уже на машине ездит, вот куда деньги прихожан идут. Хотя людям не угодишь. Когда мы пешком ходили, одни не замечали, а другие – те, что видели, – говорили: батюшка напоказ пешком ходит, благочестие своё выставляет.

Потом мы на «копейке» ездили, затем на «четырнадцатой», сейчас на «Ниссане». Когда нам его подарили, мы сразу же услышали: вот батюшка на такой дорогой машине едет! Пришлось даже в газете заметочку дать. Бесполезно – лукавый. А машина заграничная крепче, удобней, особенно с такими дорогами, как у нас здесь. Да и меня ведь матушка возит – она женщина всё-таки, устаёт. Так что машина здесь нужна. Но вообще я считаю, что, прежде чем обзаводиться транспортом, надо батюшке сначала это заслужить – пешком походить.

– Вы много лет ежедневно ездите, служите. Не устали?

– Если трудиться честно, с Богом или ради Бога, то работа идёт легко. Хотя всё равно изнурённость какая-то чувствуется – всё-таки годы берут, мне уж 63-й год. Ещё два года назад я мог везде успеть и не уставал, как сейчас. Но Бог даёт радость от того, что я служу в этих краях. В Лесном мне природа особенно нравится, она здесь красивее, чем у нас в Руднике, уже севером веет, но любоваться ею некогда. Я, может, и хотел бы походить по лесу, написать что-нибудь или просто дома посидеть за книгой, но времени совсем нет. Крест у меня такой, что поделаешь – никто из священников не поедет в этот медвежий угол, в эти неоплатные приходы. А у меня здесь родина.

– То есть вы в первую очередь священник, а потом поэт?

– А иначе и быть не может. Но, с другой стороны, священник – тот же поэт, только на духовном уровне. И там и там поэзия, только уровень другой. Давид – духовный поэт, а Пушкин – поэт душевный. Давид непревзойдённый – без его псалмов мы не можем и каждый день их читаем. Пушкина не каждый день, но он необходим – чтобы понять псалмы Давида, нужно быть душевно развитым человеком. Пушкин – классика, искусство, а оно развивает понятие о творении Божием. А там и к духовному подходишь, к молитве.

– Вы недавно получили литературную премию имени Бунина, ещё раньше были удостоены других премий. Они для вас что-то значат?

– Каждую из них разбирать нет смысла. Если кратко, плохо, что в премиях стало много политики. Но премия даёт человеку кафедру, с которой он может говорить, и к нему будут прислушиваться.

– Вы из семьи сосланных сюда, но считаете этот край родным…

– Родина – лес, река и село. Вообще Родину познают через малую родину, которую, в свою очередь, познаёшь через труд. Через крестьянский – например, я очень любил косить – или через писательский. Но сейчас села уже нет, нас лишают леса, река загажена – такая запоганенная родина. Осталось только небо. Для христианина родина – она там, на небе… Почему мы так любим предаваться воспоминаниям о детстве? Потому что детство – это чистота, а человек всегда стремится к чистоте.

– Вы продолжаете общение с освободившимися из тюрьмы прихожанами?

– Некоторым из тех, что прошли служение со мной, я даю приют на первое время – поселяю их при храме. На первых четверых всё храмовое хозяйство держалось, такие помощники были! Одно время девять человек жило, наплыв был такой. Тот человек, что вам сегодня утром открыл храм, отсидел в общей сложности 25 лет. Бывший военный, начал пить, развёлся и пошёл по тюрьмам. По нескольку лет, бывает, живут, работают, молятся, потом определяются кто куда, семьи заводят. У нас ребята исправляются: один подвизается в монастыре, другой священником стал, двое ещё учатся. Остальные постоянно на крестные ходы приезжают, при храмах у себя работают. Сейчас один с «пятёрки», маленький Сергей, что на клиросе, тоже хочет к нам. Говорю, мол, тебе надо сначала избавиться от курения.

– Как, на ваш взгляд, должно выглядеть наказание по-христиански?

– Я считаю, не надо делать упор на гуманность и права человека. Здесь они не граждане, они – преступники. Стремиться к тому, чтобы, как на Западе, пылинки с заключённых сдувать, нельзя. Как и нельзя наказывать по системе Дзержинского – ломать и опускать. Надо дать понять человеку, что он грешный, и отправить на работы – пусть трудится в поте лица.

* * *

Пора уезжать. Дмитрий делает круг, показывая нам посёлок Лесной. Некогда это был многотысячный центр тюремной администрации вятских лагерей, и о том времени остались свидетельства: пустующее большое здание ДК, огромный – в масштабах посёлка – магазин, остатки железнодорожной станции. «На памятник Ленину посмотрите, – говорит Дмитрий. – В других местах он показывает рукой в каком-то направлении, а здесь рука поднята раскрытой ладонью вверх – всё, конец, дальше уже некуда».

Хотя, конечно, было куда. Дальше на север: бывшие спецпосёлки юга Коми, затем Ухтпечлаг, а затем Воркутинские лагеря… До самой Арктики.

 ← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска

Добавить комментарий