Разливают по чашкам кисель. Подходит к концу поминальная трапеза.

– Благодарим Тебя, Христе Боже наш… Ве-ечная па-амять… – голосок матушки Ярославы жалобной птицей взмывает над общим хором голосов.

Пять лет прошло после безвременной кончины её супруга – протоиерея Михаила Сыплывого, настоятеля храма Спаса Нерукотворного. Хорошо и просто сказал отец Василий Данилец после панихиды: вот как мы ходим по саду и срываем самую спелую грушу или сливу, так и Господь – призывает к Себе души, когда они окончательно созрели. Батюшку любили прихожане и скорбели, потеряв его. Но мало-помалу скорбь начала отступать. Рассказывают: придёшь к нему на могилку возле храма, поплачешься о своём, и вскоре всё утрясается в жизни, устраивается наилучшим образом.

Семья протоиерея Михаила Сыплывого

– Я когда прихожу к его могилке, ощущение, что батюшка здесь, – рассказывает прихожанка Маргарита Салтан. – Особенно после того, как ты, Алла, рассказала, как твоя знакомая не могла устроиться на работу.

– А, да, было такое: помолилась и тут же нашла работу, – подхватывает Алевтина Александровна Ляпинская, духовная дочь отца Михаила. – А я как-то тоже поплакалась у могилки отца Михаила, что у меня сын в Питере, и хотя не очень крепкий здоровьем, а работает метростроевцем – а там же сквозняки, сырость. Только поплакалась, и раз – сын нашёл другую работу… И такое бывало со многими.

Алевтина Александровна Ляпинская

С Алевтиной Ляпинской знакомились все, кто задумывал писать о православной истории Кировска. Поразительно лёгкий, с лучистыми глазами человек – из тех, для кого «жизнь как чудо».

Не так давно Алевтине и Ирине, ещё одной прихожанке храма, было необыкновенное видение. Одна другой понесла ревеня на пироги, а та вышла ей навстречу. Обнялись, поговорили о том о сём и вдруг застыли: над церковью Образа Спаса Нерукотворного протянулась через всё небо радуга, а в ней отобразился храм. Так детям показывают диафильмы – пучок света, пройдя через плёнку, проецирует изображение на стену.

– Я как пришла домой, сразу черкнула по памяти ручкой набросок, – рассказывает Алевтина. – И уже год пытаюсь в красках передать тот образ. Но красок-то таких нет, небесных! Грубовато выходит.

«Живём, как в раю»

Расположились мы на скамеечке возле храма. На коленях Алевтины – папка, копии архивных дел репрессированных священнослужителей.

– Вот тут о батюшках, что были сосланы в наши края.

Листаю страницы. Попадается анкета, заполненная чьим-то бисерным почерком.

– Это отец Дмитрий Окулович. Ой, какая на него была клевета возведена! – вздыхает Алевтина.

– Тут и доносы, – говорю я, вчитываясь в другие тексты: агитировал… собирал у себя… выступал против советской власти.

– Да, тогда это поощрялось, страшное время. А сейчас живём, как в раю…

Алевтина Александровна давно при храме. С радостью несла самые разные послушания. Но больше всего по душе было ей, учителю-дефектологу, заниматься с детьми.

– Когда отец Михаил в Кировск приехал, меня как раз Промыслом Божиим сократили на работе, но тут же позвали в храм. Батюшка говорит: на будущий год откроем воскресную школу. А я: да что ждать будущего года, давайте сейчас и откроем – да хоть в следующее воскресенье! И вот девчонки, батюшкины дочери, своих подруг привели, пришли дети всех прихожан, и у нас такой класс был хороший! Они все выросли уже… Светочка, иди к нам, – окликает она статную девушку, вышедшую из дверей храма. Это старшая дочь отца Михаила.

– У нас спецзадание посуду помыть, а Лёва гуляет, присмотрите за ним, – просит Светлана.

– Так зови его сюда.

Лёва – это её племянник, внук отца Михаила.

– Не волнуйся, присмотрим, – успокаивает девушку Алевтина.

Но как углядишь за трёхлетним естествоиспытателем? Вот он уже, в своей белой рубашечке и брюках, нашёл гору камушков и возится там.

– Лёва вымоленный, – рассказывает Алевтина. – Всем приходом вымоленный. У Гали что-то случилось с давлением, она на грани была, все молились… Ой, что-то матушка ещё несёт нам, в чашках, – замечает Алевтина матушку Ярославу. – Это только она у нас умеет – у всех на посылках.

– Будьте добры, разбирайте всё, – ласково и твёрдо прерывает та славословия в свой адрес и переводит разговор на книгу воспоминаний о старейших христианах кировских храмов, которую они с Алевтиной готовят.

– Из первых прихожан были Мария Дмитриевна, Елена, надо про них включить в книгу.

– Матушка, я про Марию Ефимовну нашла!

– Помню, я ещё на клиросе с ней пела – высокая, стройная. Екатерина, небольшого росточка тоже пела со мной на клиросе – вот про этих бабулечек, что ходили много лет в храм на 23-м километре, надо написать.

Лёва что-то кричит, только матушка не может разобрать. Оказалось, он кричит: «Муль-ти-ки!» Матушка:

– Да вон посмотри вокруг – видишь, чайки летают? Вот это и есть мультики.

– Нет! Мультики мама включает.

– Если будешь себя хорошо вести, скажу маме, пусть поставит.

Тем временем из храма выносят новорождённого братика Лёвы – Артёмку. Приходские бабушки обступили молодую маму, ласково воркуют:

– Какой славненький! А что рукавицы-то надели? – пускай ручки на солнышко смотрят! Пальчики почаще массажируйте, перебирайте – идёт развитие ребёночка. Иди ко мне, хороший ангелочек, иди!

Батюшкина семья и прихожане собрались возле его памятника, чтобы вместе сфотографироваться. И всем так весело и хорошо, будто отец Михаил посреди них.

Пути Господни

Да и день такой, что чудится, будто не в Хибинах мы, а где-нибудь в Дагомысе: синее небо, перед глазами горы, поросшие лесом, за спиной – благоухающие кусты сирени. Вскрикивают в небе чайки, а откуда-то снизу – поезда, и что-то есть жалобное в этих криках. Такие же звуки слышали и те, кто волею судьбы оказался здесь в далёком 30-м году, когда сюда прибыл первый эшелон со спецпереселенцами. Строить город и трудиться на открытом геологами руднике присылали самых крепких и работящих. Их объединяло одно: привычка к тяжёлому крестьянскому труду и вера. С них-то и началась православная жизнь в Кировске.

Маргарита Анатольевна Салтан рассказывает историю своей семьи:

– Вообще-то маминых родителей выслали в Архангельскую область. Но мама с подружкой сбежали оттуда: на лесоповале бригадир стал домогаться моей мамы – ей было лет семнадцать, и родители сказали: «Девчонки, бегите». В Вологде их поймали. Подружку вернули обратно, а мама заявила, что не вернётся, и её отослали в Хибиногорск (так Кировск назывался до 1934 года). Она переживала – ведь на край света! А на самом деле здесь не так страшно оказалось. Вольнонаёмные – в основном ленинградцы – очень хорошо относились к спецпереселенцам, помогали по мере возможности. Мама рассказывала: бригадир, увидев её рваную обувь, молча ушёл куда-то и принёс ей отличные крепкие ботинки.

Здесь будет город заложён! На вершине плато Расвумчорр геологи поставили первые заявочные столбы. 7 сентября 1926 г. (фото с сайта geo.web.ru)

Первый «небоскрёб» в Хибинах, построенный геологоразведочным отрядом В.И. Влодавца у подножья Кукисвумчорра. 1928 г. (фото с сайта geo.web.ru)

Работали люди прекрасно, и к ним так же относились. Раскулачивали ведь самых трудяг, середняков, которые собственным горбом всего добились. Например, у маминых родителей было семь дочерей и ни одного сына-помощника! Ну конечно они нанимали работников! Те ели за одним столом с семьёй, получали жалованье. А отец, бывало, так уставал, что его снимали с телеги – сам идти не мог. Надо же было дочкам приданое собирать. Зато его двоюродного брата, который был богаче, но вместо работы любил газеты читать, не раскулачили и никуда не сослали. Что толку-то от него? Не работник.

А трудиться нужно было за десятерых, ведь людей высаживали посреди тундры, наскоро сколачивались дощатые бараки – и на рудник. Да и природные условия… В конце 1935-го случилась страшная трагедия, когда с горы Юкспор сошла лавина, похоронив под собой целый посёлок горняков. Двое суток мужчины с окрестных рудников с одними лопатами и кирками в руках откапывали дома, доставая живых и мёртвых. В газетах не появилось об этом ни строчки, но в секретных циркулярах «героические усилия двух тысяч человек» были отмечены.

– Спецпереселенцы столько построили за два года! – восклицает Маргарита Салтан. – Баню, кинотеатр, больницу, школу, ДК, уж не говоря о бараках-шалманах. Да и каменные дома начинали строить. Когда в 34-м году сюда приехал Киров, он не узнал места. Это был уже настоящий город! А в первую очередь – в 31-м году – возвели фабрику, через два года – ещё одну. Можете себе представить?!

Хибиногорск в 30-е годы

Алевтина Ляпинская дополняет рассказ подруги историей своей семьи:

– Некоторые до 1930 года прибыли. В нашем музее есть портрет моего дядьки – дяди Васи. Написано: «1929 год». Дома, в Псковской области, он был секретарём комсомольской организации и приехал сюда по направлению, добровольцем. Устроили жеребьёвку, кому ехать на Север, и жребий выпал ему. Отец сказал: «Откажись», а парень возмутился такому приговору отца и убежал из дома. Немного погодя отец остыл: «Ладно уж, пусть едет». Вот он и приехал.

А за ним и мои дедушка с бабушкой. С другой стороны, если бы не поехали, то их бы раскулачили – в хозяйстве было две коровы на десятерых детей. Да и сын старший, Михаил, работавший председателем сельсовета, заявил: «Я тебя, отец, должен застрелить, если не вступишь в колхоз». Так что продали одну корову, купили швейную машинку, на которой впоследствии бабушка могла крепдешиновое платье сшить, а дед сапоги тачал – такая была зингеровская машинка! – и приехали сюда к Василию.

Маргарита Анатольевна:

– Да, швейную машинку брали и иконы… Храм здесь нескоро ещё открыли, и долгое время люди тайно молились – в лесу, по домам. А когда в 46-м году появилась церковь, прихожане стали украшать её своими образами.

– Кстати, больше всего икон в ней было с Вологодчины и из Карелии, – говорит Алевтина. – Но это уже энтузиасты сами туда ездили, из разрушенных церквей привозили. Так и составилась ценная коллекция старинных образов. Приезжала из села Ловозеро женщина и рассказывала, что ещё жив тот мужчина, который в 80-е годы сам ездил на оленях на Соловки: туда возил мясо, а оттуда привозил в нашу церковь иконы.

Три Марии

Иначе как чудом и не назовёшь появление первого кировского храма на склоне горы Айкуайвенчорр. Название это с саамского переводится как «голова матери бога», но чаще её называют «Спящая красавица». Пусть деревянная Свято-Казанская церковь была невелика, но как же радовались православные, обретя свой храм!

Первый храм в Кировске – в честь Казанской иконы Божией Матери (фото с сайта blagovest-info.ru)

С 1934 года мечтали о нём, и не просто мечтали: три спецпереселенки – Мария Пузо, Мария Рябинина и Мария Лапицкая – отважно ходили по домам, собирая подписи за строительство церкви. Требовалось не меньше 250 фамилий, а набралось четыреста. Но в областной администрации всё тянули с рассмотрением вопроса, и тогда одна из трёх Марий – Лапицкая – отправилась прямёхонько к товарищу Сталину, чтобы он лично дал указание.

О том, как Мария добиралась до Кремля, до сих пор в городе ходят легенды. Без денег, без билета, с сомнительным статусом «спецпереселенец», она села в поезд, и кондуктор не спросил проездной документ, а потом, в Кремле, Мария непонятно как прошла к Сталину. «Господь покрыл» – вот и всё объяснение таких невероятных вещей.

Так это или иначе, но разрешение было дано, и церковь вскоре была построена. А ещё в Кировске можно услышать от старожилов, что открытию первого храма поспособствовал сам академик Александр Ферсман, написавший Сталину.

Академик Александр Ферсман (фото с сайта geo.web.ru)

Тот самый Ферсман – выдающийся советский минералог и геохимик, чьими книжками о камнях зачитывались мальчишки, легендарный первопроходчик, благодаря которому, собственно, и был здесь основан город. Именно его экспедиция открыла в Хибинах богатейшие залежи ценной для народного хозяйства апатито-нефелиновой руды. Рассказывают, что академик Ферсман взял в секретари гонимую властями монахиню. Нигде её не брали на работу, отовсюду гнали – а он взял. Может быть, ей и надиктовывал своё письмо Сталину – о том, что нужно открыть для верующих храм в Кировске.

Место под храм выбирали не сами строители и даже не власти – Господь указал. До сих в Кировске можно услышать от разных людей про то, что перед началом стройки появился в городе Божий человек – говорили, прибыл из Печор. Ходил, молился, а в районе вокзала указал: ставьте здесь Божий храм. И правда, хорошо встала Свято-Казанская церковь на пологом склоне горы Айкуайвенчорр. Много верующих из Мурманской области приезжало сюда помолиться – храмы на Кольском полуострове можно было тогда перечесть по пальцам одной руки. На ночлег располагались в церковной сторожке, а если не могли там поместиться, кировчане разбирали их по домам. Автор этих строк на себе испытала их радушие и вспоминает с большой теплотой.

На 23-м километре

Прошло 35 лет, Свято-Казанский храм обветшал, и власти приняли решение его снести. А новый поставить далеко за чертой города, на 23-м километре. Как ни уговаривали их прихожане выстроить церковь на прежнем месте, даже денег на неё собрали, но нет. «Или за городом, или нигде», – был ответ. Пришлось смириться. Старая любимая церковка была разрушена, и на том месте выстроили многоэтажку.

А прихожане перенесли в новый храм из прежней церкви и любовно развесили по стенам святыни – потемневшие от времени иконы. Дороги к нему, правда, хорошей не было, но верующие собрали три тысячи рублей, чтобы проложить асфальт. Этой-то дорогой мы и едем сейчас в Свято-Казанский храм, на 23-й километр. По левую руку от дорожного полотна вырастают гигантские горы, загадочные названия которых нужно долго повторять, чтобы выучить. Сил у меня хватило только на Айкуайвенчорр, да и то пришлось потом сверяться. Как люди запоминают, Бог весть. Где-то там, на поросших лесом крутых склонах, трудились спецпереселенцы, добывая для Родины горную породу.

– Как это происходило? – спрашиваю Маргариту Анатольевну, большого специалиста в этой области.

– Да как? Киркой тележку перед собой толкали. На лошадях вывозили.

Под солнцем блеснула водная гладь – едем мимо озера Большой Вудъявр.

Алевтина рассказывает ещё об одном давнем предании – о явлении над гладью озёрных вод Пресвятой Богородицы. Но вот автомобиль затормозил: приехали. И не просто к храму, а в женский Свято-Казанский ставропигиальный монастырь, который устроился здесь с недавних пор, – самая северная женская обитель в России. Самое место тут быть монастырю: до города далеко, а потому тихо здесь, только доносятся жалобные крики поездов.

– О! Ворота открыты, как нас удачно Господь привёл! – радуется Алевтина. – Давайте вокруг храма обойдём.

Пока идём, замечаю то тут, то там зеленовато-голубые камушки – вспоминаю, что в детстве в моём родном Североморске они точно так же лежали под ногами.

– Это амазонит, – объясняет Алевтина. – Его в гравии находят. Помню, на огород привезли гравий, и я тоже находила в нём камешки амазонита… О, какую сирень посадили!..

– Да это же полярный мак! – удивлённо произносит Маргарита Анатольевна, стоя над светло-жёлтым цветком, который так же удивлённо взирает на нас своим глазком. – Его альпийским ещё называют. Он горный, в низине его за всю жизнь не встречала, а теперь растёт. Я по молодости за маками в горы ходила.

В Хибиногорском женском монастыре дорожка к путевому кресту выложена амазонитом

Спрашиваю, что тут раньше было. Оказывается, посёлок, а теперь это географическая база от какого-то московского института. Вот и приспособили один дом под церковь, деревянный двухэтажный дом. Отец Василий Химчук строил.

К нам выходит служительница, провожает нас в храм. Скрипучая дверь поёт протяжную песенку.

Краски неба

Внутри тихо, темновато. Стены сплошь в иконах старинного письма – о них и говорили мои спутницы. Алевтина подзывает меня, и мы останавливаемся возле иконы Успения Божией Матери.

– Все эти образа – вы не поверите! – были чёрные. А потом обновились, – шёпотом рассказывает Алевтина Александровна. – Начали обновляться в 93-м году. А это – самая первая икона, которую заметили обновлённой, – Успения Божией Матери. Женщины сделали уборку и ушли. А староста Алла Скорикова пошла выключать свет, но оказалось, что лампочки не горят. А свет откуда? От иконы в притворе! Первым стало высветляться кадило на иконе, лица, ложе – таким всё стало белоснежным! Потом – золотистым. А одежды были тёмные. Я приезжаю из отпуска как раз 28 августа – Господи, а иконы-то! Первая мысль: подменили! Одежда у апостолов стала яркая! Потом смотрю – нет, та же самая икона. Потом прошла зима, и к весеннему святителю Николаю Алла заметила, как одна треть его иконы обновилась. Она сказала батюшке Василию, он предложил читать акафист – и икона обновилась вся. Была черным-черна, а стали краски будто светящиеся, и орарь стал голубого цвета. У меня есть фотография иконы в старом виде – вообще вся краска до дерева облуплена была. Пришёл Анатолий Счётчиков в храм, я ему рассказываю: «Посмотри, орарь голуб…» – глядь, а он в этот момент уже зеленоватым стал!

– А после этого две женщины стояли возле иконы четырёх святителей, тоже почерневшей настолько, что не видно было, кто изображён. И заметили какое-то свечение. И вот 2 июня 94-го или 95-го года вечером стали мы читать акафист перед этой иконой, и на наших глазах в какой-то момент вдруг всё небо потемнело, а на иконе будто бы рассвет начался, это так было страшно! Проступил контур церкви. Потом стали обрисовываться одежды святителей, проступать цветочки на одеяниях. Тут упал луч солнца на одежды святителей. И какая у них была расцветка! Я такую синь видела только один раз в жизни – горичавка цвёл, в один день он был такого цвета. Точно такого же цвета была обувь у другого святителя. И потом цвет одежд менялся. Золотится-золотится – и поменялся. Как живые краски были!

«Пеки, пеки, дорогая!»

Пропел поезд вдалеке. Небольшого росточка бабушка выходит к нам, застенчиво улыбаясь.

– Из Сыктывкара вы? Я там бывала. Сыктывкар, дона кар, миян кар, – тихонько запела она.

Алевтина шёпотом представляет бабушку (отчего та ещё больше смущается):

– Верочка у нас давно трудится, просфоры всё время пекла.

 – И сейчас пеку.

– Ну пеки, пеки, моя дорогая! – с чувством произносит Алевтина.

– Смены нету, никто не идёт, – вздыхает бабушка.

– Ну, помоги тебе Господь, Верочка!

Проходим к выходу через небольшую комнату, где с фотографий на стене смотрят батюшки, служившие в Свято-Казанском храме в прошлые годы.

Верочка глядит на них и, подперев щёку сухонькой ручкой, нараспев причитает:

– Отца Василия нет, отца Михаила нет, отца Иоанна нет…

Отец Василий Химчук отошёл ко Господу в марте 2006-го. Улыбается с фотографии из сиреневого цветущего куста отец Иоанн Баюр, погибший недавно в автокатастрофе. «А ведь батюшка стоит, скорее всего, среди той сирени, что цветёт сейчас возле храма, – приходит в голову. – Его нет на земле, а кусты снова в цвету, напоминая нам о том, что смерти нет».

Помолившись перед дорогой, выходим на улицу, в сияние июльского дня.

* * *

Жаль расставаться с Кировском и его замечательными людьми, но пора ехать. Поезд трогается. Подруги-кировчанки трогательно машут мне с перрона, а я вспоминаю слова Алевтины: «Все мы связаны. Божьими какими-то связками».

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска