История одной любви

Не было у Петра Первого сподвижника преданнее отеческой вере, чем фельдмаршал Борис Петрович Шереметев. И не было никого в ту эпоху, кто прославился бы своим распутством больше князя Ивана Долгорукова. Что связывает два этих имени? Расскажу одну из самых удивительных историй, что знаю. Она о том, как любовь и вера жены спасли человека из ада, в который он превратил свою жизнь.

Сирота

Ударил Пётр Великий по русской жизни – и слетела с неё позолота. Где православные среди мужей, стоящих на самой вершине власти? Как и в 1917-м, куда-то пропали, будто и не было. Борис Петрович был едва ли не единственным исключением и укором для остальных, но царь терпел его, зная, что тот предан без лести и воин из лучших.

Став вдовцом в 32 года, к шестидесяти годам он понял, что остаток дней хочет посвятить служению Богу, и попросил Петра Первого отпустить его в монастырь – монахом в Киево-Печерскую лавру. Но государь не дозволил, женив Бориса Петровича на вдове Анне Петровне Нарышкиной. В этом браке появилось пятеро детей, среди них любимица отца Наташа. Ей было пять лет, когда его не стало, и четырнадцать лет, когда скончалась её добрая матушка Анна.

Портрет Натальи Долгоруковой (урождённой Шереметевой). Неизвестный художник

Наивная, хорошо воспитанная девушка, не имевшая представления о реальной жизни, осталась сиротой. До конца жизни она была уверена, что выросла во времена строгих нравов, так как после смерти матери жила затворницей, удалившись от подруг. «Вздумала себя сохранять от излишнего гуляния, – рассказывала она, – чтоб мне чего не понести какова поносного слова – тогда очень наблюдали честь; и так я сама себя заключила. И правда, что тогдашнее время не такое было обхождение: в свете очень примечали поступки знатных или молодых девушек».

Это трудно читать без грустной улыбки, зная о той вакханалии, что творилась в столице.

Жертвы эпохи

Это было краткое время правления внука Петра Первого – Петра II Алексеевича. Да, они были полными тёзками – два этих императора, да и внешне маленький Пётр был копией большого в детстве. Но намного значительнее было то, что их разделяло.

Дело в том, что родитель юного государя, Алексей Петрович, испугавшись угрозы великого императора удалить его «яко уд гангренный», бежал в Европу. Это не спасло Алексея, его выманили обратно и казнили. Матери царевич Пётр лишился ещё раньше – она умерла через десять дней после его родов. Сначала за мальчиком присматривали две немки-алкоголички, которые поили его вином, чтобы он поскорее засыпал. Потом к ребёнку приставили дьяка Семёна Маврина и карпатского русина Ивана Зейкана. Однажды император решил проверить знания внука и пришёл в ярость, обнаружив, что тот не знает русского языка, зато замечательно умеет ругаться по-татарски. Впрочем, никаких последствий это открытие не имело. Пётр Первый не собирался сажать внука на трон, более того, запретил ему наследовать царство.

Юный император Пётр Второй

Придворные, однако, решили по-своему, сойдясь на том, что лучшей кандидатуры не найти. Фактически во главе страны встал друг покойного государя Александр Данилович Меншиков, решивший женить маленького царя на своей дочери Марии.

Екатерина Долгорукова, невеста Петра Второго

Ей было шестнадцать лет. Мальчик не любил её, заявив, что ни на ком не женится до 25 лет, но над этой отговоркой лишь посмеялись. Всё сходило Меншикову с рук, даже его выдающаяся страсть к казнокрадству. Ведь Пётр с младых лет привык звать его «батюшкой». Но безнаказанность ведёт к непростительным ошибкам.

Летом 1727 года Меншиков долго болел, и, пока он был прикован к постели, его враги при дворе предъявили 11-летнему императору Петру протоколы допросов его отца, царевича Алексея, в которых самое активное участие принимал Меншиков. Последней каплей стал случай, когда Пётр проигнорировал устроенный князем праздник, и обиженный Меншиков во время богослужения в часовне занял царское место. Обвинённый в государственной измене всемогущий царедворец отправился в ссылку в Берёзов, ныне посёлок городского типа в Ханты-Мансийском округе. Фавориты юного государя, князья Долгоруковы, видимо, худшей дыры найти на карте не смогли. Они даже не догадывались в тот момент, что сами роют себе яму.

* * *

Лучшим другом императора стал Иван Алексеевич Долгоруков. Он же был худшим его другом, так как ничего хорошего ни тому, ни другому это знакомство не принесло. Иван вырос в Варшаве, где его пытался воспитывать известный тогда писатель и педагог Генрих Фик. Но его старания остались втуне. Распутство и веселье, царившие при дворе польского короля Августа II, впечатляли отрока куда больше скучных поучений учителя. В Россию он приехал 15-летним повесой, а через два года Иван стал гоф-юнкером царевича. С первых дней они сошлись, став неразлучны.

Князь Иван Алексеевич Долгоруков

В Долгорукове отмечали поначалу необычайную сердечную доброту и умение располагать к себе людей. Но прошло несколько лет, и добрые качества сменились спесью, ленью, жестокостью. Ссылаясь на мнения очевидцев, князь Михаил Щербатов писал, что в характере молодого человека «пьянство, роскошь, любодеяние и насилие место прежде бывшего порядка заступили».

Ничего выдающегося по меркам той эпохи в этом портрете нет. Нравы были те ещё. Царя, совсем ещё ребёнка, Иван вовлёк в ночные попойки, любовные похождения, а также приучил к охоте – бешеным скачкам в лесах, которые продолжались по многу дней. Раньше семи утра не ложились. Однажды в Москве, в Немецкой слободе, случился пожар, во время которого солдаты начали грабить хозяев домов, угрожая им оружием. Прибытие императора остановило бесчинство, но, когда он повелел арестовать зачинщиков, Долгоруков замял дело, так как мародёры были его подчинёнными. Поэт Антиох Кантемир охарактеризовал Ивана следующим образом:

Не умерен в похоти, самолюбив, тщетной
Славы раб, невежеством наипаче приметной.
На ловли с младенчества воспитан псарями,
Как, ничему не учась, смелыми словами
И дерзким лицом о всём хотел рассуждати…

Существует и другая версия: мол, Иван, наоборот, противился разгульной жизни царя.

В таком случае, кто же был тем человеком, кто развращал императора? Отец Ивана, Алексей Григорьевич? Даже если и так, Иван проявил малодушие, не защитив друга от своей семьи.

Страной же в этом время, по сути, никто не правил. Вот один из отзывов о происходившем: «Всё в России в страшном расстройстве, царь не занимается делами и не думает заниматься; денег никому не платят, и бог знает, до чего дойдут финансы; каждый ворует сколько может». Саксонский посланник Лефорт сравнивал Российскую державу того времени с кораблём, который носится сам по себе, в то время как команда спит или пьянствует.

Крушение

Всем в стране заведовали Долгоруковы во главе с отцом Ивана, Алексеем Григорьевичем. Точнее, они пытались править, не имея к этому никаких способностей. Оба не умели справиться даже с собой, в семье шла непрерывная война друг с другом.

Началом их конца стала идея Алексея Григорьевича женить царя Петра на своей дочери Екатерине. Она была всего на три года старше царя, но они были друг другу совершенно безразличны. Никто не сомневался, что эта авантюра обречена, что падение Долгоруковых неизбежно. Испанский посол герцог де Лириа писал: «Долгорукие идут по стопам Меншикова и со временем будут иметь тот же конец. Их ненавидят все, они не хотят расположить к себе никого, и теперь они женят царя, можно сказать, силою, злоупотребляя его нежным возрастом; но достигни Его Величество 15 или 16 лет, его верные министры разъяснят ему сущность дела: тогда он же не замедлит раскаяться в своей женитьбе, и Долгорукие погибли, а царица, наверное, кончит монастырём».

Самое удивительное, Долгоруковы и сами это понимали. По словам посланника Лефорта, они «с ужасом и страхом ожидают этого брака в той уверенности, что настанет день, когда им всем придётся поплатиться за эту безумную ставку». Но и отступать было поздно. В чём была их сила? Юный император фактически стал членом их семьи. В Лефортовском дворце состоялось обручение, хотя царю было лишь 13 лет. Стали готовиться к свадьбе, но на Крещение государь, стоя на запятках саней своей невесты, засмотрелся на ныряющих в прорубь на Москве-реке и простыл. Затем на ступнях его появилась сыпь, и вскоре выяснилось – это оспа.

Алексей Григорьевич надеялся убедить его венчаться на смертном одре, но тот был слишком плох. Тогда составили два экземпляра завещания, где император передавал власть над страной государыне-невесте, как царь повелел её называть. Одну из этих бумаг Иван должен был поднести на подпись Петру II, если тот очнётся, вторую подмахнул сам. Подделывать императорскую подпись он умел хорошо, но прежде делал это по просьбе императора, ленившегося работать с документами.

Однако в сознание Пётр если и приходил, то не настолько, чтобы что-то подписывать. Его причастили и пособоровали. Началась агония. «Запрягайте сани, хочу ехать к сестре!» – воскликнул мальчик, словно забыв, что Натальи уже два года как нет в живых. Незадолго до дня венчания с Екатериной юный царь умер.

Завещание Долгоруковы так никому и не показали, потому что очень быстро выяснилось, что им никто не поверит. Бумаги спалили от греха подальше. Документ, который должен был подарить этим людям Россию, принёс им страшные беды.

* * *

В марте в Петербург вернулся Витус Беринг, открывший пролив между Евразией и Америкой. Он отправился в путешествие пять лет назад, ещё при жизни Петра Великого, и пропустил все события, случившиеся после этого, явно ничего не потеряв. При первой возможности он отправился во вторую экспедицию – подальше от суеты, чтобы уже не вернуться.

Печальная свадьба

Её называли «книжной молчальницей». Одна из самых завидных невест империи, Наталья Шереметева проводила время хоть и не в монастыре, но вдали от мира. «Молодость лет несколько помогала терпеть в ожидании вперёд будущего счастья, – писала она. – Думала, ещё будет и моё время, повеселюсь на свете, а того не знала, что высшая власть грозит мне бедами и что в будущее надежда обманчива бывает». Девушка изучила французский, немецкий и древнегреческий. Больше всего увлекалась романами, окончательно отгородившими её от реальности.

Радость и беда постучались к ней в дверь одновременно, воплощённые в облике одного человека – Ивана Долгорукова. Его не могло прельщать ни богатство Натальи (он сам был богат), ни её положение в обществе. Что он увидел в ней – в этой затворнице, не умевшей поддержать светскую беседу? Что она увидела в этом молодом человеке, на пять лет старше её, погружённом в вихрь удовольствий, считавшемся недалёким и распутным? Что-то увидели. И никакие испытания не смогли их потом разочаровать друг в друге. Одни говорят, что любовь слепа, другие – что прозорлива. Быть может, верно и то и другое, просто она прозревает всё лучшее в человеке и равнодушна к худшему.

Не стоит думать, что он был первым из тех, кто претендовал на её руку и сердце. От женихов не было отбоя. Но она выбрала его.

«Ох, как она счастлива!» – говорили знакомые в её присутствии. На обручение им подарили одних только перстней и колец на 18 тысяч рублей – целое состояние. Присутствовали император, весь высший свет, иностранные посланники, лебезившие перед Иваном. «Казалось мне тогда, по моему малодумию, – писала потом Наталья Борисовна, – что это всё прочно и на целой мой век будет, а тово не знала, что в здешнем свете ничево нету прочнова, а всё на час».

* * *

После смерти мальчика-царя на трон пригласили племянницу Петра Великого, Анну Иоанновну, жившую в Курляндии. Выбор странный, очевидно, первые сановники империи думали, что ею будет легко управлять. Они предложили Анне Иоанновне стать марионеткой в их руках, изображать царицу, а не править. Это закреплено было в Кондициях, смысл которых ёмко выразил князь Дмитрий Голицын: «Набросить намордник на спящего тигра» и «воли себе прибавить».

Анна с радостью согласилась и… одним движением разрушила всю комбинацию, едва взошла на престол. Власть сановников практически ни на чём не держалась, кроме доброй воли монархов. Анна поняла это сразу, а они – несколько позже, когда, парализованные страхом, наблюдали, как она поднимает против них гвардию и многотысячное российское дворянство.

И понеслось. То была вторая чистка в истории России после свирепств Ивана Грозного. Только на Камчатку отправили пять тысяч человек, где они исчезли бесследно, ещё пятнадцать тысяч разбросали по другим местам, и одному Богу известно, сколько умерло во время следствия или было тайно казнено.

* * *

Свадьбу Натальи и Ивана отложили. Девушка практически сразу после смерти Петра догадалась, что произошло непоправимое, и только-то и твердила: «Ах, пропала, пропала!» Что Долгоруких ничего хорошего не ждёт, знали все. Родственники стали уговаривать отказать жениху. Но, как вспоминала Наталья, «я такому безсовестному совету согласитца не могла, а так положила своё намерение, когда сердце одному отдав, жить или умереть вместе, а другому уже нет участие в моей любви. Я не имела такой привычки, чтоб севодни любить одново, а завтре – другова. В нонешний век такая мода, а я доказала свету, что я в любви верна: во всех злополучиях я была своему мужу товарищ».

Вокруг неё снова образовалась пустота: «Куда девались искатели и друзья, все спрятались, и ближние отдалились от меня, все меня оставили в угодность новым фаворитам, все стали уже меня бояться, чтоб я встречу с кем не попалась». Старший брат был болен, остальные куда-то пропали.

Венчались в пятнадцати верстах от города, в подмосковном имении Долгоруких: каменные палаты, пруды, оранжереи и церковь, но всё чужое. С Натальей в одной карете приехали две старушки из дальних родственников. После церемонии уехали и они, оставив девушку наедине с многочисленной и мрачной роднёй мужа. Через три дня последовал указ Долгоруким ехать в ссылку.

«Как можно без вины и без суда сослать! – воскликнула Наталья. – Поезжайте сами к государыне, оправдайтесь». Свёкор посмотрел на неё с сожалением, удивляясь её непонятливости. Но тут уж и Наталья поняла, что положение безнадёжно: «У нас такое время, когда не лучше турков: когда б прислали петлю, должен удавиться».

Не плакать

Им было с мужем тридцать семь лет на двоих. Как собираться в путь, не знала. Свекровь и золовки распихивали по карманам бриллианты, запасались одеждой, а Наташа, наоборот, начала избавляться от всего, что имела. Чулки, шёлковые платки, тёплую дорогую одежду, драгоценности – всё оставила брату на хранение. Оставила себе шубку да платье чёрное, а мужу – тулуп. Он тоже не понимал, что делать. Брат прислал на дорогу тысячу рублей, Наталья оставила четыреста, полагая, что новая родня о ней позаботится. Наивная. Она не знала, в какую семью попала. Уже в дороге поняла, что куска хлеба им с мужем родня не даст. Каждый сам за себя. Долгоруковы! Даже крушение их не вразумило. Впрочем, и из её родни никто не приехал проститься.

К счастью, выяснилось, что у неё крепкое здоровье. Спать приходилось подчас на мокром белье, в туфельках – вода, а ей всё нипочём. Муж едва не утонул в каком-то овраге. В другом месте к ним прибежали мужики с просьбой оборонить от разбойников, которые сожгли соседнюю деревню, а теперь вознамерились заняться той, где остановились Долгоруковы. Стали заряжать ружья, готовиться к бою, но пронесло. Потом их нагнали солдаты с офицером – охрана, сильно испугав Наташу: она почему-то боялась, что их с мужем непременно хотят разлучить.

Сначала Долгоруких отправили было по дальним деревням, но уже в пути их догнал новый приказ императрицы: ехать в Берёзов, за 4 тысячи вёрст, где изгнанников ждала жизнь под жестоким караулом. Сердце захолонуло. «Муж мой очень испугался и жалел после, что мне сказал правду, боялся, чтоб я не умерла».

Но все эти страхи и переживания проходили каким-то фоном. Это путешествие она много лет спустя, будучи инокиней, вспоминала так: «Вот любовь до чего довела: всё оставила – и честь, и богатство, и сродников. И стражду с ним, и скитаюсь. Этому причина всё непорочная любовь, которою я не постыжусь ни перед Богом, ни перед целым светом, потому что он один в сердце моём был. Мне казалось, что он для меня родился и я для него и нам друг без друга жить нельзя. Я по сей час в одном рассуждении и не тужу, что мой век пропал, но благодарю Бога моего, что Он мне дал знать такова человека, которой того стоил, чтоб мне за любовь жизнью своею заплатить».

Записки Натальи Долгорукой – одно из самых чудесных произведений той эпохи.

* * *

Добрались до Касимова. Там изгнанников ждала барка, на которой они должно были отправиться дальше. Вместе с Наташей выехала из Петербурга воспитательница-иностранка, очень её любившая. Но тут с отчаянием поняла – в суровом краю ей не выжить. Постаралась приготовить для воспитанницы каюту: «Ходила на то несчастное судно, на котором нас повезут, всё там прибирала, стены обивала, чтоб сырость сквозь не прошла, чтоб я не простудилась, павильон поставила, чуланчик загородила, где нам иметь своё пребывание, и всё то оплакивала». На прощанье отдала Наталье 60 рублей – всё, что смогла скопить на службе. Так крепко обнялись, что их пришлось растаскивать. Наталья потеряла сознание и очнулась, когда уже плыли.

Плыли три недели. Наталья придумала себе забаву: «Вода очень близко, а иногда куплю осетра и на верёвку его; он со мною рядом плывёт, чтоб не я одна невольница была и осётр со мною. А когда погода станет ветром судно шатать, тогда у меня станет голова болеть и тошнить, тогда выведут меня наверх на палубу и положат на ветр, и я до тех пор без чувства лежу, покамест погода утихнет, и покроют меня шубою».

Из Волги перешли в Каму. В одном месте попали в шторм, пытались посреди реки бросить якорь, но сорвались с него. У слуг была икона Никола Чудотворца, которую вынесли на палубу и стали молиться. Ветер стих.

1 августа 1730 года пересели в Соликамске на подводы. На них через Урал отправились за триста вёрст в Тобольск. «Надобна ехать по целому дню с утра до ночи, – вспоминала Наталья, – потому что жилья нет, а через сорок вёрст поставлены маленькие домики для пристанища проезжающим и для корму лошадям. Что случилось: один день весь шёл дождь и так нас вымочил, что как мы вышли из колясок, то с головы и до ног с нас текло, как из реки вышли. Коляски были маленькие, кожи все промокли, закрыться нечем, да и, приехавши на квартиру, обсушится негде, потому что одна только хижина, а фамилия наша велика, все хотят покою».

Свекровь простудилась, чтобы уже не поправиться. Офицер, сопровождавший их, сделал признание о том, что ждёт Долгоруких в Берёзове: «Теперь-то вы натерпитесь всякого горя; эти люди необычайные, они с вами будут поступать, как с подлыми, никакого снисхождения от них не будет».

Молитва Натальи Долгоруковой

Господи Иисусе Христе, Спасителю мой, прости моё дерзновение, что скажу с Павлом апостолом: беды в горах, беды в вертепах, беды от родных, беды от разбойник, беды и от домашних! За вся благодарю моего Бога, что не попустил меня вкусить сладости мира сего. Что есть радость, я её не знаю. Отец мой Небесный предвидел во мне, что я поползновенна ко всякому злу, не попустил меня душою погибнуть, всячески меня смирял и все пути мои ко греху пресекал, но я, окаянная и многогрешная, не с благодарением принимала и всячески роптала на Бога, не вменяла себе в милость, но в наказание, но Он, яко Отец милостивый, терпел моему безумию и творил волю Свою во мне. Буде имя Господня благословенно отныне и до века! Пресвятая Владычица Богородица, не остави в страшный час смертный!

Берёзов

Поначалу снисхождения действительно не было. Умерла свекровь Натальи – княгиня Прасковья Юрьевна, следом скончался Алексей Григорьевич.

Берёзов, где поселилась семья, был местом, где даже ко всему привычным русским людям приходилось несладко. Земля не родила не то что хлеба, но даже капусты. Все привозные товары и продукты стоили в два-три раза дороже, чем в Петербурге. В избах, сделанных из кедра, вместо стекла намораживали лёд. Кругом непроходимые леса и болота. Местные ханты и манси ели сырую рыбу, ездили на собаках и носили, по словам Натальи, «оленьи кожи; как с него сдерут, не разрезавши брюха, так и наденут, передние ноги вместо рукавов… Ни пить, ни есть, ни носить нечего; ничего не продают, ниже калача».

Жили в Берёзове в основном казаки. Селение было обнесено рвом, валом с деревянной стеной и несколькими башнями. Имело три церкви, одну из которых возвёл Александр Меншиков, в крушении которого Долгорукие приняли участие. Ссылка повлияла на Меншикова чрезвычайно. Он стал старостой в построенном им храме и всё время проводил в покаянии и молитвах, часто повторяя: «Благо мне, Господи, яко смирил мя еси!» Скончался Александр Данилович незадолго до приезда Долгоруких от душевной болезни, точнее, переживаний за сына и дочерей, которых обрёк на страдания. Сразу после его смерти семье было дозволено вернуться из ссылки.

Пришла очередь Долгоруких осваиваться в Сибири. После смерти родителей Иван оказался главой семьи, членов которой Наталье приходилось непрестанно мирить между собой. Поначалу было совсем тягостно. По распоряжению императрицы изгнанникам было строго запрещено общаться с местными жителями, выходить из острога куда-либо, кроме церкви. Им не разрешалось также иметь бумагу и чернила. Поэтому воспоминания Натальи обрываются по прибытии в Берёзов. Вести дневник в ссылке не было возможности. Да и не до того стало: у них с Иваном родился сын. Обитали в бывшем дровяном сарае, перегороженном на две части, где установили печки.

Постепенно жизнь начала налаживаться. Князья сошлись со всеми обитателями Берёзова, включая семейство воеводы Бобровского, жена которого передавала Долгоруким еду и меха – они были в этом краю не роскошью, а спасением от лютых морозов. Иван продолжил и здесь беспечно кутить, позволяя себе на хмельную голову болтать лишнее про императрицу.

В майскую дождливую ночь 1738-го закончилось тихое, мирное житие городка Берёзова. Приплыли солдаты, которые начали сгонять на своё судно всех горожан, соприкасавшихся с Долгорукими. Среди арестованных были воевода Бобровский, все три городских священника и дьякон – всего около шестидесяти человек. С тех пор появилась в тех краях поговорка: «Съел блин у Долгоруковых – иди в Тобольск к ответу». Часть офицеров отправилась на каторгу, часть была разжалована в рядовые. Особенно жестоко пострадал священник храма Рождества Богородицы отец Фёдор Кузнецов, которому князь Иван Долгоруков покаянно признался, что составил подложное завещание Петра. Батюшку, несмотря на заступничество сибирского митрополита Антония (Стаховского), жестоко били кнутом, вырезали ноздри и сослали в Охотск на каторжные работы за то, что он не стал нарушать тайны исповеди.

О подложном письме – самом страшном по тем временам государственном преступлении – проговорился сам Иван, очевидно во время пыток, между которыми держали его в тюрьме прикованным к стене руками и ногами. Пытали его нещадно, так что князь начал сходить с ума, рассказывая даже о том, о чём не спрашивали. Это стало приговором для всего семейства Долгоруких. Их начали свозить в Шлиссельбургскую крепость, туда же отправили и Ивана. Девушек – Екатерину, Елену, Анну – заточили в монастырях.

Казнь Долгоруких

Теперь уже не узнать, знали ли старшие Долгорукие о подложном завещании, но судьи решили – виновны. Казнить их решили близ Новгорода, на болоте.

Поэт Валерий Русин писал:

Многострадальный город русский
Великий Новгород был выбран
Их местом казни. Ныне грустных
Князей везли уже не к дыбам,
А к плахе страшной, к эшафоту,
Что был воздвигнут в одночасье
В версте от града у болота
И кладбища для всех несчастных.
Там хоронили только бедных
Людей, безродных, неизвестных,
Казнённых, спившихся, бесследно
В скудельнях сгинувших, неместных.

И упали наземь одна за другой головы Сергея и Ивана Григорьевичей и Василия Лукича, а князю Ивану определена была другая казнь, куда более лютая. Его четвертовали. Пустую жизнь прожил Иван Алексеевич, одно в ней было хорошее – супружество с Натальей. Ни разу не поднял он руку на любимую жену, эта любовь и дала силы ему встретить смертный час, как мало кто встречал. Он молился, когда его привязывали к доске. Когда палач отрубил ему левую руку, произнёс: «Благодарю Тя, Господи!» Отсекли одну ногу: «…что сподобил мя…» «…познать Тя», – успел Иван вымолвить, когда упала другая нога. И он потерял сознание. Ни крика, ни стона, только молитва.

На этом месте князь Михаил, старший сын казнённого Ивана, построит потом храм во имя Николая Чудотворца. Братьям Ивана – Николаю и Александру – отрезали языки и отправили на каторгу. Пощадили одного только Алексея – в год смерти Петра Второго он был несмышлёным ребёнком. Его отправили на Камчатку, приписав матросом в последнюю из экспедиций Витуса Беринга.

Вдова

«Он рождён был в натуре, ко всякой добродетели склонной, – писала Наталья Борисовна о покойном супруге, – хотя в роскоши и жил, яко человек, только никому зла не сделал и никого ничем не обидел, разве что нечаянно». Таким она его видела.

Сразу после ареста мужа Наталью Борисовну тоже ждали узы. Комендант не пожалел ни в чём не повинную молодую женщину с новорождённым Дмитрием на руках, заперев в какой-то избушке. Что с Иваном им уже больше не свидеться, не сказали. Княгиня вспоминала: «Я не знала, что его уже нет… мне сказывают, что его-де увезли. Что я делала? Кричала, билась, волосы на себе драла, кто ни попадёт навстречу, всем валилась в ноги, прошу со слезами: помилуйте, когда вы христиане, дайте только взглянуть на него и проститься. Не было милосердного человека, ни словом меня никто не утешил, а только взяли меня и посадили в темницу и часового, примкнувши штык, поставили».

Старший сын Мишенька ходил возле избы в надежде увидеть мать. В Берёзове у него не осталось ни одного родственника или знакомого, солдаты увезли всех. Кормили его местные женщины. Они же передавали еду Наталье, которая ела лишь ради младенца, жить ей не хотелось совсем.

В таком положении она провела два года, а затем произошло чудо. Для наблюдения прохождения Меркурия перед диском Солнца в Берёзов приехал главный российский астроном и географ, воспитатель Петра II Жозеф Никола Делиль – основатель у нас в стране академической картографии. О существовании Долгоруких он узнал, услышав от семилетнего Мишеньки французскую речь – язык своей родины. Немедленно потребовал от коменданта освободить княгиню и месяц, пока занимался астрономическими опытами, отпаивал её какими-то отварами. В чём именно состоит вина этой женщины перед императрицей Анной Иоанновной, никто ответить не мог. Осип Николаевич Делиль, как звали его в России, убедил Наталью написать письмо государыне, на что пришёл ответ, что она свободна.

Шереметевы встретили 28-летнюю сестру без особой радости, но ей было не до них. Она узнала наконец, когда и как погиб её муж. После восшествия на престол Елизаветы Петровны получила назад часть имений, но, как и отец её, Борис Петрович, под конец жизни желала лишь одного – поехать в Киев, чтобы поступить там в монастырь. Когда Мишенька подрос, она осуществила свою мечту, по преданию, бросив в Днепр перед постригом свой обручальный перстень. И не стало Натальи, вместо неё во Флоровском монастыре появилась новая инокиня – мать Нектария. С собой на содержание она взяла младшенького, душевнобольного Дмитрия, которого содержала в монастыре до самой его кончины. Спустя девять лет Нектария приняла схиму. Кажется, она так и не поняла, что спасла мужа, изменив его: он начал читать Священное Писание, ходить в храм. До конца дней сохранила уверенность, что всё было ровным счётом наоборот:

«Счастливой себя считаю, что я его ради себя потеряла, без принуждения, из своей доброй воли. Я всё в нём имела: и милостивого мужа, и отца, и учителя, и старателя о спасении моём; он меня учил Богу молиться, учил меня к бедным милостивою быть, принуждал милостыню давать, всегда книги читал Святого Писания, чтоб я знала Слово Божье, всегда твердил о незлобии, чтоб никому зла не помнила».

Она пережила Ивана на тридцать с лишним лет. Быть может, ровно столько ей было отпущено Богом, чтобы вымолить всех, кто был ей дорог.

 ← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска