Свою бывшую соседку тётю Машу Виталий Георгиевич приметил давно – с того времени, как после принятия крещения стал регулярно посещать Вознесенский собор. За много лет она почти не изменилась – такая же маленькая, сухонькая, только вот ходить стала с палочкой. О том, что тётя Маша верующая и посещает церковь, он знал, ещё когда они жили на одной улице в посёлке на окраине города. А теперь вот сам он стал ходить в храм и тётю Машу видел часто, чуть ли не на каждой службе. Видеть-то видел, но вот подойти как-то сразу не решился, а потом уже и неловко казалось. Да и помнит ли она его? Столько лет прошло, и за это время он, конечно же, изменился. Но однажды тётя Маша подошла к нему сама: «Виталик, это ты?»

Виталий Георгиевич как-то сразу рассиропился, зашмыгал носом, заморгал. Осушая навернувшиеся слёзы, стал бормотать, что, дескать, да, это он, Виталька, что рад видеть тётю Машу и что удивлён её хорошей памятью. «Да я тебя только сегодня и признала, видела раньше, да внимания не обращала. А сегодня ты прошёл мимо, так я тебя по походке и узнала. Надо же, именно сегодня! Сегодня ведь Костику моему годовщина. Костика-то моего помнишь?»

Тёти Машиного сына, любимца улицы Костю, умершего двадцать с лишним лет назад, Виталий Георгиевич помнил хорошо. Был Костя намного его старше и, как говорили тогда, «держал мазу» в их посёлке. Работал он шофёром самосвала, потому был нарасхват у местных жителей: то уголь привезти, то дрова, то картошку с поля. Брал за услуги немного, больше для порядка, но и этого хватало, чтобы быть при деньгах и хорошо одеваться. Ну а в массовых драках, которые в те годы были явлениям обычным, ему не было равных. Дрались тогда улица на улицу, посёлок на посёлок. Бывало, и в другие районы выезжало человек по тридцать выяснять отношения. Костя драться умел и любил, об этом знали все и бежали к нему, когда возникал какой-нибудь конфликт, за подмогой.

И ещё он был знаменит исполнением дворовых песен под гитару. Коронной у Кости была песня, которая начиналась словами «Серебрится серенький дымок, тая в грозовых лучах заката». В этой незамысловатой песенке рассказывалось о том, как жил в Одессе славный паренёк, который ездил в Херсон за голубями, но голубей он там не покупал, а воровал и лазил по карманам, крупную валюту зашибал и девушек водил по ресторанам. В Костином исполнении вместо «славный паренёк» звучало «Костя-паренёк». Частенько, когда в расположенной рядом с посёлком лесополосе, называемой местными рощей, собиралась ребятня жечь костёр и играть на гитарах, приходил и Костя со своей семистрункой. Играл он, ничем не выделяясь (другие делали это не хуже), а вот пел, нужно признать, действительно хорошо. Помимо своей коронки о Косте-пареньке, любил он песню «Купите папиросы». Почему-то эта, в общем-то, грустная песня об убогом и слепом мальчишке, торгующем папиросами, исполнялась им очень лихо, и сидевшие у костра так же лихо подпевали ему хором на каждом припеве: «Друзья! Купите папиросы!»

А потом Костя неожиданно стал стилягой. Мода на пёстрые рубашки и всклокоченные волосы, повсеместно охватившая крупные города, наконец докатилась и до их посёлка. Когда осенью Костя появился в ярко-голубом пальто, народ удивился, а когда он, сняв фуражку, продемонстрировал друзьям забубенную причёску с невиданным здесь коком, все буквально обомлели. Вскоре у него появились подражатели, вокруг Кости сбилась компания местных стиляг. Но быть стилягой – это не просто демонстрировать пёструю одежду. Без танцев стиляга не стиляга.

Танцы Костя устраивал в своём доме почти каждую субботу. Тётя Маша снимала со стен иконы, заворачивала их в узел, забирала с собой младшего сынишку и уходила к такой же набожной соседке пересидеть, пока в её доме царствовало «антихристово племя». Поздно ночью она возвращалась домой, окропляла комнаты святой водой, а чуть свет отправлялась на трамвае в центр города на службу в кафедральный собор. Бедная тётя Маша!

Так прошла зима. Весной местные пацаны, как обычно, начали собираться в роще жечь костёр и играть на гитарах, но Кости с ними уже не было. Поселковые стиляги каждый выходной отправлялись в соседний микрорайон на танцы, или, как тогда говорили, «на тырло». А поскольку недругов у них там хватало, на всякий случай брали с собой кастеты. Вот эти кастеты и сыграли в их судьбе роковую роль.

Благодаря фильму «Стиляги» даже современная молодёжь знает, как в те годы боролись с чуждым советскому строю элементом. Стиляг клеймили: «Сегодня он играет джаз, а завтра Родину продаст», – и проводили своеобразные акции устрашения в виде комсомольских облав на танцплощадках. Вот и в ту памятную весну, когда поселковые и местные стиляги отрывались под джазовую музыку, к танцплощадке подъехало несколько автобусов в сопровождении милицейского «бобика». Из автобусов высыпали комсомольские активисты и кинулись ловить стиляг. Местные стиляги бросились врассыпную, но поселковые, закалённые в массовых драках, быстро сбились в кучу, достали кастеты и начали хладнокровно вырубать подскакивающих к ним комсомольцев. Местные, воодушевлённые видом поверженных врагов, выломали штакетники из ограды танцплощадки и кинулись выручать товарищей, которых успели схватить комсомольцы. Несмотря на значительный численный перевес, комсомольские ряды дрогнули, и активисты, не ожидавшие такого поворота событий, побежали.

Мирно курившие у «бобика» милиционеры кинулись было на выручку, но были сбиты с ног бежавшей толпой. Мгновенно образовалась куча-мала, которую стиляги начали охаживать пинками и дрекольями. Избиение продолжалось до тех пор, пока кто-то из милиционеров не сумел достать пистолет и выстрелить в воздух.

Виталий хорошо помнил тот вечер: он с пацанами сидел в роще у костра, как вдруг послышались голоса, шум и к ним подошли запыхавшиеся местные стиляги. Парни были возбуждены, наперебой делились впечатлениями и подробностями драки, а после строго наказали в случае расспросов отвечать, что все они были тут, у костра, весь вечер. На рассвете в посёлке началась облава. В указанные участковым дома стучалась милиция и задерживала парней, которых сразу же уводили в «чёрные воронки», стоявшие почти на каждом перекрёстке улиц. Те, кто, проснувшись от лая собак, уходил огородами на другую улицу, тут же попадались в руки оперативников. Задержано было несколько десятков человек. Следователям оставалось только выяснить, кто из них участвовал в драке.

Так как почти все подозреваемые отвечали, что провели субботний вечер либо дома, либо у костра и это может подтвердить местная ребятня, в школу для беседы с учениками пришла женщина-следователь. Она прошла по классам, записала всех, кто признался, что в минувшую субботу жёг костёр в роще, и стала вызывать их по одному в кабинет директора. Пацаны, все как один, отвечали, что с ними был Костя со своей компанией, в ответ следователь кричала об ответственности за дачу ложных показаний, так как Костю уже опознали все потерпевшие из-за приметного цвета пальто, в котором его водили на опознание. В конце концов директору это надоело, и он сделал следователю замечание, что несовершеннолетних можно допрашивать только в присутствии родителей и что за эту самодеятельность ему отвечать не очень-то хочется. Следователь пообещала всем прислать повестки на допрос и удалилась. Но никакого допроса не понадобилось. Вскоре в КПЗ осталась лишь Костина компания. Всех непричастных выпустили. Случилось же следующее.

Среди задержанных оказался парень, страдающий клаустрофобией – боязнью закрытых помещений. Первые дни в переполненной камере он, как мог, держался, а потом не выдержал и закатил истерику. Следователь, к которому отвели дёргающегося подследственного с пеной у рта, быстро сориентировался и, пригрозив ему одиночной камерой метр на метр, легко получил фамилии всех, кто был на танцплощадке.

Суд над стилягами был показательным. Так как некоторые потерпевшие, в том числе и представители правоохранительных органов, получили телесные повреждения, драчунов осудили на всю катушку. Самый большой срок – шесть лет в колонии строгого режима – получил Костя. Судьба песенного героя из его любимой песни, получившего лагерный срок, стала реальностью. Условный срок дали только парню, оказавшему содействие следствию. На суде бедняга плакал, так как прекрасно представлял последствия этого содействия. И плакал не напрасно – месяца через два он в нетрезвом состоянии попал под колёса поезда и погиб. По этому поводу слухи в посёлке ходили разные.

Прошло несколько лет. Виталька окончил школу, поступил в институт, о стилягах, когда-то верховодивших в их посёлке, позабыл. Но вот настало время их возвращения из зоны. Возвращение это прошло для посёлка незамеченным. Отсидевшие остепенились, женились, устроились на работу, лишь двое или трое очень быстро вновь загремели на зону. Вскоре освободился и Костя, причём вышел на год раньше срока – начальство лагеря оформило ему условно-досрочное освобождение по причине хорошего поведения, а на самом деле – заболевания туберкулёзом.

Проходя мимо тёти Машиного дома, Виталька частенько видел Костю, который, несмотря на летнюю жару, сидел на скамейке в своём нелепом голубом пальто. По всему было видно, что он нежилец. Костя грелся на солнышке, курил папиросы, пускал колечки дыма, а как-то Виталька услышал знакомое: «Серебрится серенький дымок».

О том, что Костя умер, он узнал от тёти Маши, которая пришла к ним попросить Виталькиного отца сколотить скамейки для поминок. Тётя Маша рассказала, что за неделю до смерти она пригласила священника исповедовать и причастить сына. Долго сомневалась, поедет ли кто к туберкулёзнику, но знакомый батюшка отругал её за сомнения и назначил день. Рассказывая, как батюшка причастил Костю, тётя Маша не скрывала радости, что для Витальки в те времена было совершенно непонятным. Хоронили Костю в закрытом гробу, народу пришло много, даже приехал его отец, живший уже много лет в другом городе с другой семьёй. Пришли и Костины друзья – бывшие стиляги. Виталька смотрел на них с изумлением: когда-то лихие, разбитные, уверенные в себе парни, которым завидовали все местные пацаны поменьше возрастом, теперь стояли у закрытого гроба с неизгладимым отпечатком зоны на угрюмых измождённых лицах.

На обратном пути с кладбища Виталька оказался с ними в одном автобусе. Мужики молча сидели на задних сиденьях, а когда автобус стал приближаться к посёлку, вдруг негромко запели: «Серебрится серенький дымок». Обалдевший от неожиданности шофёр резко дал по тормозам, сидевшие на первых сиденьях тётки с возмущением оглянулись, но тут же притихли, почувствовав, что здесь происходит что-то им неведомое. Бывшие зэки пели угрюмо, с отрешёнными лицами, глядя куда-то поверх голов. Наверное, туда, где прошла их весёлая молодость, закончившаяся так печально. Так и заехал в посёлок автобус с этой своеобразной поминальной песней…

Все прошедшие с тех пор годы Виталий Георгиевич не раз вспоминал и Костю, и его друзей, судьба которых стала для него своеобразным примером хрупкости и нестабильности этой земной жизни. Как бы благополучно ни складывались его дела, он всегда осознавал, что всё это благополучие может рухнуть в одночасье, и каждый прожитый день он считал счастливым – ведь неизвестно, что принесёт день завтрашний. Когда же он попадал в болото жизненных неурядиц, то причины искал прежде всего в себе самом. Нынешняя же встреча с Костиной мамой напомнила ему, как она радовалась причастию сына накануне смерти, и теперь он эту её радость понимал.

Поговорив немного, они с тётей Машей направились к панихидному столу, где началась служба по усопшим. После службы тётя Маша вновь поразила его непосредственной, искренней радостью о том, что Господь сподобил её помолиться за сына не одной, а с тем, кто его помнил. При расставании тётя Маша рассказала, что дом в посёлке она давно продала и живёт теперь у младшего сына. Со снохой и внуками ладит, только очень переживает, как бы её после смерти не отвезли в крематорий. Ещё рассказала, что вот-вот в их жилмассиве освятят выстроенный храм и она уже не будет сюда приезжать. Попросила у Виталия домашний телефон, чтобы занести в список тех, кого нужно обзвонить в случае её смерти.

Виталий Георгиевич проводил тётю Машу до автобусной остановки, потом пошёл в расположенный рядом с храмом сквер посидеть немного и отойти от нахлынувших воспоминаний. Но и здесь, разморившись на солнышке, он опять окунулся в прошлое – закрыв глаза, явственно услышал тревожно радующие крики только что прилетевших скворцов, почувствовал запах оттаявшей земли, смешавшийся с запахом костра, у которого собралась местная ребятня. Перед ним предстали лица обаятельного и всеми любимого Кости и его друзей: все молодые, удалые, в ожидании от будущей жизни чего-то светлого и необыкновенного, напевающих: «Серебрится серенький дымок…»

 ← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска