(Продолжение. Начало в №№ 769-774)

Из путевых заметок Михаила Сизова:

Государев человек

В Луганске мы засели прочно. Пора бы уже в Донецк перебазироваться, где намечены «главные темы», но почему-то уезжать не хочется. Очень уютный город, как ни странно это звучит в военное время. Уютный – в человеческом плане. В Донецке-то люди более городские, такие же как в Питере или Москве. А здесь даже в солдатах видится что-то народное, сельское, не случайно здешняя армия официально называется «Народная милиция ЛНР». Камуфляж, разгрузка, набитая рожками с патронами, АК-74 на шее – обычный боец современной армии. Но начнёшь с ним разговаривать – и перед тобой уже «человек с ружьём», не хватает только шинели до пят и винтаря за плечом. Так и хочется обратиться к нему: «Дядечка». Пару раз двое таких дядь останавливали меня из-за видеосъёмок с целью препроводить в МГБ, но, поговорив, отпускали. И как бы даже извинялись: «Вижу, что вы наши, но служба…»

Отъезд мы наметили на вечер, чтобы рано утром быть в Донецке. Рассчитались с гостиницей. Вот и вечер наступил, а у нас ещё одна встреча, последняя. Все эти дни хотели мы поговорить с таким ополченцем, который на войне с самого начала. И случай представился.

В условленное место «Борода» (такой у него позывной) пришёл с большим опозданием. Первым делом спросил, можно ли курить в салоне машины. С заднего сиденья достали мы баллон с пивом – заранее запаслись, всё-таки с военным встречаемся, но «Борода» покачал головой:

– Жена не поймёт. Я и так на работе задержался. Приду домой подшофе и что скажу? Что журналистам из России давал интервью?

«Борода» улыбнулся, мол, кто поверит в такие сказки.

– А вы где работаете?

– В данный момент служу народу Луганской Народной Республики, – неопределённо ответил собеседник.

– В каком подразделении?

– Скажем так, нахожусь на государевой службе. И точка. Вот что, ребята, у нас не любят, когда кто-то себя пиарит. Тут дело даже не в секретности, а в элементарной порядочности. Поэтому я отвечу на вопросы, но вы опубликуете только то, что разрешу. Договорились?

Так мы и сделали. Первым делом спросил я, как для него начиналась война.

– Да как у всех. Сначала с палкой бегал, СБУ штурмовал, потом оружие добыли. А вообще началось всё задолго до переворота в Киеве. Знаете, я голосовал за Януковича, обещавшего сделать русский язык вторым государственным, дать больше экономической свободы регионам, укреплять связи с Россией – то есть то, за что потом мы и голосовали на референдуме, после которого Киев начал против нас войну. Ничего этого Янукович не выполнил. Более того, ничего не предпринял, когда во Львове нацики 9 мая напали на ветеранов Великой Отечественной, раскачивали их автобусы, плевали им в лицо. Он спокойно смотрел на то, как националист Тягнибок собирает молодёжь, тренирует их и как его «побратим» обещает «перейти Дніпро і зробити схід українським», то есть наш Восток украинизировать. Было это задолго до переворота, и всё задокументировано. Почему Янукович, которого мы выбрали, не вмешался? Наверное, думал, что вот нацики поднимутся и на будущих выборах возникнет альтернатива: или он, или они – и народ тогда снова выберет его. Больше думал о своей власти, чем об интересах регионов. И прогадал: нацики, укрепив свои силы, не стали ждать выборов и просто скинули его.

– После переворота на выборах в Верховную Раду националисты и вправду получили мало голосов, – замечаю. – Получается, расчёт Януковича был верен?

– Националисты никуда не делись, вот в чём беда, – стал объяснять «государев человек». – Высокие посты они занимают и в правительстве, и в Раде, где председательствует Парубий из националистической партии. Но не это самое страшное. Национализм проник во все поры жизни. До войны был у меня малый бизнес, держал кафе, в котором собиралось много молодёжи. И видел: до чего же эти юнцы внушаемы – что заложишь в их головы, то там и будет. И даже у нас на Луганщине среди них велась националистическая пропаганда с таким подтекстом, что москали – это азиаты, а мы, украинцы, исконные европейцы. Я очень любил футбол, болел за нашу «Зарю» и видел, как из фанатов выращивали самых отмороженных нациков. Включите старые записи матчей на стадионах Львова, Днепропетровска и так далее, послушайте кричалки футбольных фанатов. Это уже были готовые боевики. Позже они будут на майдане метать «коктейли Молотова» в «Беркут», пойдут жечь людей в Одессе, запишутся добровольцами в нацбаты. Как это ни больно, но сейчас в составе «Азова» против нас воюет много фанатов моей родной команды «Заря». Такие же луганчане, как и я…

«Борода» замолчал, достал пачку сигарет и сунул обратно в карман, вспомнив, что сидит не в своей машине. Продолжил:

– Надо сказать правду. Не все в Луганске были за Россию. Тут как бы полюса сошлись – вот эти хулиганствующие фанаты и солидная начальственная верхушка города, которая зависела от олигархов. Потом этот «бомонд» вместе с олигархами в Киев сбежал, хотя никто их трогать не собирался. Были украинствующие и среди обычных граждан. Помню, когда ещё в самом начале ездил я по городу на своей машине с российским флагом и кричал в мегафон за проведение референдума, ко мне подошёл сосед: «Слушай, я тут у нас в палисаднике собаку прогуливал и случайно услышал. Двое мужиков на лавочке сидели, говорили: “Когда наши придут, то его первым сдать надо будет”. И твою фамилию называли». Позже эти двое уехали на Украину, один из них вернулся, но трогать его я не стал. Поклялся жене, что ничего с ним не сделаю – ради его сына, который не удрал с папой и все бомбёжки с горожанами пережил. Он, впрочем, не воевал, на гуманитарке работал. А папа его, вернувшись, не стесняется всё так же клясть москалей и «сепаров». Попробуй он в Киеве что-то про «укропов» сказать, его быстренько бы скрутили.

Начинали мы мирно, и лозунги были самые мирные. В отличие от киевских митингующих протестами занимались в свободное от работы время. И даже когда СБУ мы захватили, то дежурил я там после работы. Поначалу присматривался, к кому из лидеров примкнуть. Для себя понимал, что только мы сами, своими руками сможем защитить право быть в едином русском народе. Это, поймите, не пустые слова… Вот представьте, предки ваши русские, вы сами русский, а детей ваших хотят сделать нерусскими. Тут уже не личное дело, а что-то большое, которое тянется из глубины прошлого в будущие века, и от тебя зависит, будет это будущее или нет. В общем, решил пойти к Мозговому. Прежде срочную я служил в Днепропетровске в роте охраны штаба корпуса и после армии старался поддерживать форму, занимался в клубе единоборств. Так что Мозговой принял меня без разговоров. Добровольцев-то много было, не каждого и брали в отряд. Позже мы разделились, когда Мозговой оставил наше подразделение прикрывать станицу Луганская, там я вступил в регулярную армию ЛНР. Вот и вся моя история.

– Вся? – не понимаю. – А про бои рассказывать не будете?

«Онижедети»

«Борода» не выдержал и вышел из машины покурить. Там, на пронизывающем осеннем ветру, и продолжился разговор.

– Нет, браток, за войну тебе говорить ничего не буду. Не хочу вспоминать.

– Потому что война гражданская? Извините за прямой вопрос: это страшно – стрелять в своих бывших сограждан? В тех же луганских фанатов из «Азова»?

– На войне вообще страшно, это не передать. А стреляешь там как бы не в людей… В тебя летит – и ты отвечаешь. Хотя на той стороне не только нацики, но и обычные нормальные люди.

Одна наша луганская женщина мне рассказала. Поехала она в родное село Станично-Луганского района, где у неё мать живёт. Село занято солдатами ВСУ. Заходит в магазин, а там молоденький боец стоит, видно сразу после школы призванный, – шугливый, сущее дитё. Не в очереди стоит, а просто так, пропускает женщину к прилавку: «Тiтко, тiтко, купуйте…» Ну, она купила продукты, и он к ней: «Може, допоможу сумку донести?»

Донёс сумку, дала женщина ему за работу шоколадку. Он, чтобы как-то поблагодарить, говорит, дескать, вы, тётя, не бойтесь, если что начнётся, мы вас с собой заберём, вы человек хороший. «А куда ты меня с собой заберёшь?» – спрашивает она. «Так ми побіжимо, і вас з собою заберемо». – «А куда ты побежишь?» – «Та геть туди, через траву», – показывает. «А ты знаешь, что там за полем в нескольких километрах Россия?» – «Як Росія?! Ну тоді ми туди побіжимо», – в другую сторону показывает. «Так там же “сепары”, луганское ополчение». – «Ой, тоді геть туди…» – «А там “Айдар” стоит. Они в отступающих стреляют».

Понимаете? Эти солдатики из западноукраинских деревень вообще не ориентируются, где и что. И думают всерьёз, что воюют с российской армией. При этом очень боятся нашего наступления, просто панически. Женщина рассказывала это и всё вздыхала: «Ой, жалко их, сущие ведь дети».

– Ну да, такие «онижедети» людей в Одессе заживо сожгли, – говорю.

– Те по своей воле бесчинствовали, а эти подневольники. А мать этой женщины, которая постоянно в селе живёт, вот что рассказала. Попросила она солдатика ВСУ дров нарубить. По ходу бабка спросила на нашем суржике: «Ты шо сюда приихал?» «А що мені було робити?» – отвечает. «Ты откуда будешь?» – «З Івано-Франкiйськой області».

А бабка сама оттуда родом, когда-то вышла замуж за луганчанина и здесь оказалась. Спрашивает, из какого он села, и удивляется совпадению. «Сынку, а ты чей будешь?!» Он отвечает. А это, оказывается, подруга её детства. Стала ругаться: «И какого рожна ты сюды припёрся? Ты шо здесь забыл?»

И он рассказывает. Приезжают к нему ночью, выводят во двор, говорят, собирай сумку, поедешь служить в армию добровольцем. Он матом на них, мол, идите вы лесом со своей войной, у меня двое детей, кто их кормить будет. Они пригрозили, что вот сейчас выведут семью и расстреляют, и будет это на его совести. Куда деваться? Эта история невыдуманная, потому что бабке незачем врать. Женщины этих солдатиков подкармливают, жалеют их, особенно молодых, которых подонки «деды» гоняют. Одного парня «ветераны АТО» забили так, что дурачком стал – ходил по деревне как чумной, просто сошёл с ума. И слава Богу, что свои же ему автомат не давали.  Другого избили, так что он стал мочиться под себя, и врач какими-то наркотиками потом его колол, вывел из этого состояния. Особенно над сослуживцами издеваются бравые вояки типа «киборгов», какие в Донецком аэропорту сражались.

– А у вас дедовщины нет?

– У нас совсем другая ситуация, потому что подневольных нет, все добровольно воевать пришли. А вот про их бесчинства постоянно слышу. Недавно работал я по без вести пропавшему парню, и беженка со Станицы про одного отморозка, ветерана с оторванными пальцами, рассказала такое, что туши свет. А перед этим общался с её дочкой. Её сначала, когда эти петухи-нацбатовцы зашли, прятали на чердаке, потому что они начали девушек насиловать. Потом ночью вывезли чуть ли не в багажнике в Россию, по просёлкам. А когда ВСУ в село вошло, привезли обратно. Сейчас, насколько знаю, такого беспредела уже нет. Солдаты регулярной армии ходят даже по дворам и предлагают старикам кому воды натягать, кому дров нарубить. А в 2014-м году бандеровцы вели себя хуже немецких фашистов.

– На войне вы верующих встречали?

– Так все с поясом «Живый в помощи» ходят. Сам я в церковь пришёл благодаря отцу Георгию, который приехал освящать наше расположение. Мы тогда ещё только собрались в отряд, стихийно, многие воевать не умели, а бои шли уже на подступах Луганска. Стреляли в нас из орудий и миномётов, был авианалёт на наше расположение, но после освящения ни один снаряд, мина или бомба нас не задели. И потом, когда в бой уходил, всегда просил батюшкиных молитв. И Бог спас.

– Какой бой для вас был самый тяжёлый?

– 17 июня. В тот день под посёлком Металлист мы впервые всерьёз стали воевать, и у нас появился первый двухсотый – доброволец с России. Он прошёл множество войн и учил нас воевать. Уже в годах был дядечка, упокой его, Господи. В том бою наш батальон «Заря» с побратимами наголову разбил карательный батальон «Айдар» – первый его состав. Потом в него набирали новых украинских добровольцев.

Чем ещё запомнился тот день? Под Металлистом погибли российские журналисты. Антон Волошин и ещё парень молодой, в тёмных очках он был.

– Игорь Корнелюк. Вы их видели?

– Так они в нашем расположении не раз снимали, посмотрите их ролик на ютубе, там и я что-то в микрофон говорю. Они приезжали к нам, ещё когда мы базировались в районе станицы Луганская, когда у нас оружия-то нормального не было, с миру по нитке. Потом, помню, они делали репортаж, как наши трактористы восстановили гусеничные армейские амфибии ПТС-2, на которых мы потом ездили. Техника старая, но родная – она была создана в 1973 году для армии СССР в нашем Луганске, на тепловозостроительном заводе. Буквально за несколько дней до гибели журналисты приезжали к нам в расположение части. А миномёты их накрыли вне армейских позиций – на открытой местности, на дороге. Причём наводчик видел, что это были журналисты.

Да, в тот день очень тяжело было. Но самый критический момент – это одна ночка в августе, числа не помню. Кольцо вокруг города сжалось, и казалось, что Луганск падёт. И вот тогда армия Новороссии собралась в кулак и с последними силами пошла в наступление. С тяжелейшими боями у Хрящеватой, Новосветловки, посёлка Георгиевки, у аэропорта удалось переломить ход войны. А перед этим мы гадали: когда же Россия введёт войска, ведь нет мочи держаться! Мозговой раньше нас понял про геополитику и сказал: «Ребята, помощи не будет, надо рассчитывать на свои силы». Я поверить не мог. Только спустя время стало приходить понимание, что это же был капкан для России. Ввела бы войска и завязла, потеряв возможность для манёвра. Дай Бог, чтобы в этой шахматной партии, в которой гибнут люди, наш Президент не оплошал и довёл всё до логического конца. Политическим путём, а не военным.

Бросив второй уже окурок в урну, «Борода» кивнул на машину: пойдём погреемся. Интересно, он сам-то заметил, что Путина назвал «нашим Президентом»? Как всё перемешалось в этой гражданской войне…

Новая жизнь

– Как думаете, война уже закончилась? – спрашиваю.

– Хотелось бы верить, – ответил ветеран. – Думаю, Украина уже убедилась, что силой нас не взять и волю не сломить. Должны они понять, что надо договариваться с руководителями наших республик, выслушивать позицию нашего народа, искать точки соприкосновения. Мы же не хотели воевать, нас вынудили. Ну как иначе расценить: прилетает военный самолёт и начинает бомбить центр города, где гуляют наши жёны и дети. Взять и по парку засандалить – ёперный театр, что это такое?! А со ствольной артиллерии по городу долбить? Это же всё специально делали.

– Война как-то изменила Луганск?

– Во-первых, стало больше порядка. Скажу как местный житель: я никогда не видел, чтобы при Украине так чётко работали коммунальные службы – постоянно поливали улицы, всё ремонтировали. И преступности меньше. Милиция сейчас переформатирована в полицию и выполняет свои задачи гораздо лучше, чем при Украине. Произошло коренное обновление личного состава, чему способствовало то, что многие сотрудники, замешанные в коррупции, уехали на ту сторону. Кто остался здесь – почти все воевали, фронтовики. Новички, тоже из воевавших, сейчас учатся в юридических институтах. Это замечательные кадры, любящие свою землю, свой народ.

Война вообще поменяла во всех нас мировоззрение. До войны было какое-то голое потребительство. А сейчас даже коррупции нет, это я вам могу точно сказать. По рукам бьют при самых минимальных проблесках хапужества. Потому как, если его в зародыше не душить, дальше будет сложнее. Вы же знаете: в России уже начали губернаторов сажать, всех подряд нахлобучивают, а взяточники не переводятся. Хапают и хапают без удержу, того не понимая, что у гроба карманов нет. Коррупция – страшная вещь, она может изнутри разрушить государство.

– Вы за смертную казнь для взяточников?

– В принципе, да. Но вот для таких людей, кто не думает о смерти и живёт в иллюзии бесконечного накопления, эта мера бесполезна. Для них смерть понятие далёкое, они ведь себя не чуют, не то что свою загробную участь.

– Их бы сюда, на фронт.

– Да, здесь многое переосмысливается. Как это происходит? На войне проявляются все качества людей – и прекрасные, и низменные. И вот это низменное отсеивается, не выживает. Мародёров пристреливают, знаете ли.

Плохое остаётся на войне. Буквально сегодня встретил однополчанина. Возит пассажиров на «Газели», как и до войны. Смотрю на него: светлое такое лицо. А посмотрели бы на него тогда – оторви голову, дерзкого и жёсткого бойца. Сейчас у него ребёночек родился. Ну совсем другой человек!

– Этот дух сохранится в республике, в людях, как думаете?

– Я не думаю, а убеждён: этот новый стержень не то что сохранится, а будет становиться ещё прочнее. Заряд мы получили очень мощный, ценности поменялись. Я это и по себе вижу. Раньше копил деньги на крутую машину, хотел, чтобы не хуже, чем у знакомых. А теперь всё равно, на чём ездить, лишь бы исправно работала. Потому как есть вещи важнее. Например, время для семьи, для детей.

Раньше я говорил жене: одного ребёнка нам выше головы. Ничего не хотел слышать о детях, мол, я вкалываю, поэтому хочу отдыхать на всю катушку. Началась война, и вот однажды отправили меня в Екатеринбург получать гуманитарную помощь. Взял я с собой свою семью, чтобы там оставить. В Екатеринбурге заходим мы с женой в Храм-на-Крови. А там есть отдельная икона, к которой люди прибегают с молитвой, чтобы забеременеть и родить деток. Посетили мы храм, привёз я гуманитарку сюда и что-то заскучал по жене: скорей бы снова в Екатеринбург! И тут словно Бог меня услышал – приехал благодетель и позвал снова туда съездить. В прошлый раз мы с колонной шли, а тут получилось на самолёте от Ростова. Не успел опомниться, а уже там. Захожу, глянул на жену: «Ты что, беременная?» Она аж обиделась, подумала, что я нелестно об её фигуре отозвался, мол, отъелась в мирном городе. «Нет, – говорит, – с чего ты взял?» Приезжаем сюда, проходит время, и жена выясняет, что она и вправду беременная. Не понимаю, как я так почувствовал. Теперь для меня это дорого, и не важно, что это ребёнок войны, что кругом лишения. Да, страшно, сложно, работы нет. Но я так поменялся, что была одна радость. Родилась девочка. И всё нормально, Бог не оставил.

Игорь, до этого молчавший, заметил:

– С Богом никогда богатым не станешь, но и не пропадёшь. По нашей газете сужу. Никогда у нас лишней копейки не заводилось, но и не было такого, чтобы всё, конец. От этого спокойствие какое-то появилось.

– Это вы правильно сказали. Спокойствие, – согласился «Борода». – Это когда уже ничего не страшно и можно жить. Мы через это прошли. И не дай Бог в России такое начнётся, кто-нибудь майдан замутит. Это будет катастрофа – в многонациональной стране. Вы это, с майданщиками там не церемоньтесь, режьте всё на корню. Иначе закрутится кровавый маховик, который не сможете остановить, пока он горою трупов не завалится. Не дай Бог…

* * *

Перед тем как проститься, спросил я луганчанина, как проехать к часовне старца Филиппа и открыта ли она сейчас, вечером.

– Вы лучше утром к нашему старцу съездите.

– Утром мы в Донецке должны быть, – отвечает Игорь.

– Не-е по-онял, – «Борода» поднял брови. – Вы что, в ночь, что ли, отправитесь? Категорически советую этого не делать.

– По ночам дороги обстреливают? – не понимаю.

– По ночам на дорогах грабят. У нас как после Великой Отечественной войны – своя «Чёрная кошка» завелась. Оружия на руках у населения немеряно, и самое отребье в банду сбилось. И пристрелить могут, и просто машину отобрать.

Мы переглянулись с Игорем: нас хоть и двое вполне себе здоровых мужиков, но против отморозков с автоматами и гранатомётами не попрёшь.

– Вы лучше в гостиницу забуритесь, вон пивка попейте, – добродушно увещевает «государев человек». – А с утречка на трезвую голову к нашему старцу сходите. И, благословясь…

Зазвонил мобильник, наш собеседник ответил жене: «Сейчас буду». Пожали мы руку ветерану и отправились обратно в пустующий отель.

Из путевых заметок Игоря Иванова:

К часовне

Наутро мы прощаемся с «Луганском» – огромным памятником советских времён в центре города, переживающим не самые лучшие времена. Спускаемся. В холле гостиницы по-прежнему пустынно и тихо.

Чтобы попасть в часовню старца Филиппа, выезжать из города нам придётся по той же бесконечной Оборонной улице, по которой мы въехали в Луганск. Едем, как нам подсказал накануне «Борода», до мемориала павшим в Великую Отечественную – это как раз рядом с разбомблённым зданием торгового центра «Эльдорадо», на котором от вывески остались только две буквы – «Э» и «Д». Здесь мы и останавливаемся – ровно в том месте, что и три дня назад. Большая площадь, перед стелой с орденом Победы скульптурная группа из трёх бойцов. Кажется, они только что поднялась из окопа, но призывают вовсе не на бой, а к миру – тот, что посредине, даже держит в руке флаг перемирия. Пригляделся – а он весь пробит настоящими пулями и осколками. Похоже, его призыв к миру услышан не был. Этот призыв дублируется для непонятливых чуть дальше, на заборе, ограждающем площадь, – на нём кто-то написал: «Братья, не убивайте друг друга».

Больше всего прострелен тот из скульптурной группы, что держит флаг

Мимо этого забора мы идём вглубь через сквер по наиболее протоптанной дорожке, не без основания полагая, что именно она ведёт к могиле Филиппа Елисеевича Горбенко – Филиппа Луганского. И точно. Вскоре вдоль дороги начинает тянуться кладбище и за крестами показывается купол храма Всех Святых.

По тому, как пустынно вокруг, понимаем, что литургии сегодня не было. А до молебствия ещё далеко. Исследуем расписание служб: в субботу – панихида по старцу-диакону Филиппу; в понедельник, в 12.00 – молебен на успех в делах; во вторник – молебен на создание семьи; в среду, в полдень – молебен святителю Николаю, а в четыре часа – молебен с акафистом иконе Божией Матери «Скоропослушница»… Почему именно «Скоропослушнице» – понятно. В день памяти этой иконы Божией Матери, 22 ноября, старец родился – её он глубоко чтил всю жизнь.

Михаил отправляется на разведку, а я остаюсь рядом с часовней, возле какого-то сооружения с навесом, внутри которого на постаменте лежит большой камень, похожий на окаменевший ствол дерева. На нём – медная иконка и пятигривенная монетка. Рядом – никого. Но тут натыкаюсь на табличку с текстом и начинаю читать:

«В 30-е годы лютейшего гонения на Церковь Христову для уверования в заступничестве Божием за Церковь и народ по молитве старца-диакона Филиппа совершилось обращение дерева в камень.

Камень старца Филиппа в беседке

А было это так. Вместе с группой близких ему людей спешил старец Филипп в Свято-Вознесенский храм, что в посёлке Александровка, на праздник. И разрывалось любвеобильное сердце старца, слушая рядом идущих о горе и страданиях. “Папаша, – так называли его по-простому, – наверное, последнее время наступило, антихрист уже у власти?” К тому времени в Луганске уже не было действующих храмов и не было ни одного священнослужителя.

Рядом с храмом в Александровке находилась сохранившаяся и поныне графская усадьба. Проходя по графскому парку, старец Филипп был встречен группой местных комсомольцев. Они издевательски смеялись над ним, ставили под сомнение основы веры и, как род лукавый, требовали чуда:

– Ну ты, раб Божий! Докажи нам, что есть твой Бог! И не словом, а делом докажи!

Рядом со старцем лежал обрубок дерева. С одной стороны он сохранил на себе отпечатки топора, а с другой – был трухлявый от времени. Сердцевина ствола сильно пострадала от древесных насекомых, и поэтому в ней образовалось сквозное отверстие.

Старец Филипп стал на колени у ствола поваленного дерева, поднял руки к небу и воззвал к Богу. После молитвы старец ударил посохом (палкой, которая была сверху загнута и с которой он постоянно ходил) по стволу дерева трижды и произнёс: “Дуб сей да обратится в камень в воспоминание моё и во свидетельство чудес Божиих, а для тех, кто не будет верить сказанному обо мне, камень этот будет видимым свидетельством жизни моей. Камень же этот будет лежать до Второго Пришествия, укрепляя немощных и вере”. Помолчав, добавил: “Пока не расцветёт”.

И произошло чудо. Хулители и окружавший народ были немало поражены случившимся на их глазах. До сего дня этот камень полностью сохранил на себе прежний вид старого дерева. Для верующего народа он является святыней, напоминающей о силе молитвы праведника, укрепляя приходящих в православной вере…»

Как потом я узнал, этот случай записан был со слов Преосвященного Владимира (Орачёва), викария Луганской епархии.

Часовня старца Филиппа

Образ превращения дерева в камень на стене часовни

Тут слышу – Михаил зовёт меня от дверей часовни. Успеваю ухватить последнюю фразу с таблички: «Так и образуется почитание ещё не прославленного Церковью праведника…» Подойдя, сообщаю Михаилу «новость»: оказывается, Филипп Луганский ещё не прославлен, даже как местночтимый угодник. «А ты не знал?» – удивляется он. В самом деле не знал, ведь редко бывает так, что известность непрославленного угодника переходит границы епархии. А мы о нём и на Севере нашем слышали, и не раз.

Заходим в часовню над могилой старца Филиппа. Полумрак. Подсвечник с иконами, канунный столик, за которым портрет (не икона) старца, держащего в руке булку белого хлеба. Он сделан с единственного прижизненного снимка Филиппа Луганского, на котором он держит в руке хлеб. При земной жизни старец говорил: «Кто вспоминать меня будет и молиться Пресвятой Богородице Луганской, сыт будет хлебом и на земле, и на небеси». И при его жизни, кто мог, приносили ему хлеб, который тот раздавал страждущим. Он долго был человеком мирским, и его благословение воспринималось через передачу хлеба или воды.

В часовне старца Филиппа

Мы не сразу замечаем спрятавшуюся за прилавком смотрительницу. Пытаемся разузнать о почитании старца, но служка за свечным ящиком оказывается несловоохотливой:

– Посмотрите на плиточку, куда, в какую сторону она затёртая, это вам всё скажет.

Смотрим: действительно, на полу от дверей к портрету старца точно тропка – плитка сильно истёрта.

– А как помогает старец верующим? – пытается разузнать Михаил, на что слышит короткий ответ, что в храме ведётся книга чудес, в ней всё записано.

Я толкаю спутника в бок:

– Я вспомнил! Да ведь мы ж писали об одном чуде по молитве к старцу («В плену ненависти», «Вера», № 721, декабрь 2014 г.) – помнишь, письмо было от автора, попавшего в плен к «айдаровцам» во время боевых действий 2014 года?

Михаил кивнул. Мы поставили свечки и, купив книжку «Житие и благодатная помощь старца Филиппа» 2011 года издания, вышли.

Старец

Если глянуть на дату кончины старца Филиппа Луганского, 1956-й, то он, можно сказать, наш современник. Но глянешь на дату рождения, 1858-й, – всё-таки он современник Крымской войны, первых оптинских старцев Антония, Анатолия, Амвросия. И эти черты – современные и старинные – в его жизни причудливо сплелись.

Старец Филипп Луганский

Филипп родился в бедной крестьянской семье в Черниговской области, был он единственным ребёнком у Елисея и Февронии. Дар предвидения открылся в нём ещё в детстве. О нём рассказывали, что, бывало, идёт он по деревне, остановится и задумается – посмотрит на кого-то из сверстников и тут же скажет, что с ним будет. Вспоминают, как однажды, играя с детьми на окраине деревни, Филипп вот так же внезапно остановился, задумался и показал друзьям на стоящий неподалёку дом: он скоро сгорит. Дети, естественно, только посмеялись. А дом и в самом деле скоро сгорел.

Родители сосватали ему невесту из такой же бедной семьи, но вечером свадебного дня, когда молодые вышли в сад, Филипп сказал девушке: «Счастливых семей и без нас много. А мы с тобой давай посвятим себя служению Господу…» Удивительным образом эта ситуация походит на то, что было в жизни праведного Иоанна Кронштадтского. А ведь он тоже обладал поразительными дарами от Господа исцелять и предвидеть. Невольно подумаешь, что такая стезя – это принятая Свыше плата человеческая за такие дары. Или, наоборот, таланты эти – дар Божий за девство.

Однако, в отличие от случая с Иоанном Кронштадтским, жена его вовсе не согласна была на такой подвиг. Вскоре она уехала в Москву, там вышла замуж и родила сына.

До кончины родителей Филипп жил с ними, но так и не смог получить даже начального образования. А потом, продав дом, отправился с односельчанами в Луганск, где в это время строился пороховой завод. Следовательно, была работа. На заводе он устроился сторожем на проходной.

Дьяконом Филипп стал незадолго до смерти, глубоком стариком. Рукополагал его епископ Ворошиловградский Никон (Петин), занимавший кафедру с 1944 по 1948 годы. О старце Филиппе он много слышал, неоднократно видел его на службах, но с ним не общался. Познакомился же вот при каких обстоятельствах. У владыки была хорошая библиотека. Однажды, когда он был на вечернем богослужении, воры проникли в архиерейский дом и похитили ценные вещи, в том числе церковные книги. Архиерейский келейник схимонах Гавриил, хорошо знавший старца, посоветовал обратиться к нему. Владыка отправил келейника, и, помолившись по его просьбе, Филипп Луганский указал место, где спрятаны ценности, – старый заброшенный дом. У стен этого дома владыка Никон и обнаружил стоящие мешки с украденным. После этого случая архиерей стал приглашать старца к себе, они общались, и вскоре епископ принял решение о его рукоположении. Это было ответственное решение, потому что старцу было уже под девяносто. Рукоположение состоялось в Свято-Никольском соборе. Учитывая возраст отца Филиппа, владыка благословлял ему служение преимущественно на архиерейской службе.

Как утверждает Преосвященный Владимир, старец почитал своего архипастыря, человека глубокого и одарённого, ведь он был автором двенадцати акафистов, в том числе Никону Радонежскому, равноапостольной Нине, нескольких – Господским праздникам. После перехода владыки на Одесскую кафедру отец Филипп из-за ветхости перестал посещать службы и почти не выходил из кельи. В 1955 году владыку вызвали в Москву. Предвидя неладное, старец отправил свою келейницу Марийку в епархию, чтобы та предупредила архиерея об опасности: «Скажи владыке, – передал он, – чтобы не ехал». Однако Марийку к нему не допустили. Вернувшись к старцу, келейница с горечью сказала: «Папаша, нас не чують». По дороге владыка попал в страшную аварию, заболел и в следующем году умер.

Параллели

Во время гонений на Церковь за отцом Филиппом следили «органы», но сначала не арестовывали. Допрашивали его визитёров. Сам же он говорил: «Мене немае за шо брати». Но наконец пришёл черёд его и послушницы Марийки. Привели его в кабинет начальника, посыпались угрозы энкавэдэшного начальника. Старец Филипп послушал его да и говорит: «Ты бы лучше сыном своим занялся, чем на меня кричать и грозить». После этих слов вбегает в кабинет секретарша и сообщает, что сын начальника попал под машину. Побледнел начальник и говорит: «Молись, чтобы сын мой выжил. Если останется жив, я тебя отпущу и больше никто тебя никогда не тронет». И убежал. Вскоре вернулся. Сообщил, что мальчик уже в сознании и состояние его не вызывает опасений. До конца дней его старца больше никто не беспокоил.

Мне эта история напомнила случай, произошедший в те же годы с находившимся в ссылке в Сыктывкаре митрополитом Иосифом (Черновым). В ту пору в Коми АССР ведал ссыльными нарком НКВД Коми АССР майор госбезопасности М. И. Журавлёв. Тётя этого генерала упрашивала племянника не стеснять осуждённого епископа. «Ну ладно, – соглашался тот, – можно молиться ему, сколько он хочет, но чтобы собиралось не больше трёх-четырёх человек. И посылки, и письма пусть получает. И ещё что потребуется – разрешим».

Владыка раз пошутил в его присутствии: «А что, если тебя, генерала, на высокую должность в Москву вызовут?» – «Да как это меня из провинции в центр возьмут? Там много учёных». – «Ну если тебя переведут на эту должность, то дай обещание, что освободишь меня и моего соседа, ксёндза». (Владыка назвал имя ещё одного заключённого.)

Спустя какое-то время майор вновь подошёл к владыке, внимательно разглядеть, с кем имеет дело. Походил вокруг, разглядывая. Потом сказал: «Да, Иван Михайлович, вы действительно непростой человек, вы связаны с Богом». Оказалось, что он получил приказ ехать в Москву на повышение, а впоследствии дослужился до генерал-лейтенанта. Через несколько месяцев пришли бумаги об освобождении владыки Иосифа и тех людей, за которых он просил. В декабре 1940 года владыка отправился на старое место жительства – в Таганрог…

И ещё одна параллель. В жизнеописании старца Филиппа рассказывается о том, что во время войны многие луганчане приходили и спрашивали его о своих: живы или нет? Кому-то он отвечал: «Жив, жди». Кому-то: «Поминай». А кому-то: «Спеши домой, спеши». Всё так и получалось. А в Сыктывкаре его современником был мученик Александр Сорвачёв (кстати, тоже непрославленный) – он подсказывал судьбы ушедших на фронт, только не Второй мировой войны, а Первой. И говорил свои пророчества прикровенно – сразу и не поймёшь, о чём это он.

Вот и старец Филипп тоже. Во время фашистской оккупации пришёл к нему, прослышав про его дар, немецкий чин. Спросил: «Кто умнее: Сталин или Гитлер?» Отец Филипп сказал: «Сталин – это вождь, а Гитлер – шофёр, два колеса, одно потеряет на речке, а другое под большим городом». Другой случай. Собрались у старца несколько человек, он посадил всех за стол кушать и квас пить. Взял в руки платок, разорвал на три части и говорит: «Девчата, Советского Союза не будет». Все удивились – не может такого быть! А он объясняет: «Да вот так: первая часть – отойдёт Прибалтика, вторая часть – Россия, сначала трудно ей будет, а потом хорошо, третья – Украина. Бедная моя Украина, поработят её иноземцы и все заводы займут». Но девчата по-прежнему не могли поверить, что Советский Союз вдруг развалится. Оно и понятно – в это до самого 1991 года поверить никто не мог. Тогда старец говорит: «Допивайте квас». А квас был налит в красивый кувшин. Когда квас из него выпили, он взял этот кувшин и кинул об стенку, тот разлетелся на куски. Тогда он говорит: «Посчитайте, сколько осколков». Посчитали, оказалось 15. Отец Филипп сказал: «Вот и весь ваш Советский Союз»…

* * *

…Выйдя из часовни, мы с Михаилом решили побродить среди могил. На самом почётном месте – причудливый обелиск луганскому прокурору. Подзываю Мишу, но чу… Что это? Чик-чик-чик… Тррах! У-ух!

– Слышишь? Кажись, стрельба!

Михаил вслушался:

– Точно, из АК работают короткими очередями…

– А это, похоже, мина грохнула.

– Как думаешь, они далеко?..

(Продолжение следует)

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска