Новороссийский дневник

(Продолжение. Начало в №№ 769–773)

Из путевых заметок Михаила Сизова:

Роман-предупреждение

Главная площадь Луганска, где проходят парады и другие официальные мероприятия, называется Театральной, поскольку примыкает к Русскому драматическому театру. А с другой стороны высится бывший обком, где расположились различные ведомства ЛНР. Туда на встречу с главой местного Союза писателей Глебом Бобровым мы и отправились.

Тяжёлые двери в духе сталинского классицизма и с табличкой: «С оружием не входить». Лестница на самый верхний этаж. Там, в государственном информагентстве «Луганский Информационный Центр», в котором работает Бобров, сообщили, что Глеб Леонидович только ещё выехал из дома. Спускаемся обратно, ищем скамеечку с видом на площадь. Когда-то здесь неподалёку в сквере собирался луганский майдан. И все СМИ обошла запись вебкамеры: внизу стоит кучка народа с бандеровскими флагами, вдруг откуда-то из-за кадра на неё накатывается людское море с другими флагами и рассеивает майданщиков. Видел я это в ускоренном воспроизведении в одном из роликов, который заканчивался лаконичной надписью: «На всех площадях Юго-Востока».

«Майдан» – это и есть площадь по-украински, а «майданить», как логически следует, – это массово собираться на площади. Но луганчанами это слово воспринимается иначе. И дело тут не только в беспорядках в Киеве, а в исторической памяти народа. Ведь как их земляк Владимир Даль, который родился в Луганске в семье лекаря горного ведомства, толковал в своём знаменитом словаре? «Майданить, майданничать – мошенничать, промышлять игрою, мотать, прогуливать и проигрывать своё. Майданник, майданщик – мошенник, обыгрывающий людей в кости, напёрсточную, в орлянку. На всякого майданщика по десяти олухов. Не будь олухов, не стало б и майданщиков».

Сидим смотрим на главную луганскую площадь. А там разворачивается действо: выстроились кадеты, военные, сотрудники МЧС – то ли награждение, то ли репетиция парада.

На Театральной площади выстроились кадеты, военные, сотрудники МЧС…

Тем временем с фронтона театра рабочие снимают баннер. Помнится, в 2011 году по телевизору показывали это здание с огромным портретом Святейшего Патриарха Кирилла. Он тогда приезжал на 20-летие Луганской епархии, и встречали его тысячи людей, пришлось даже центральные улицы перекрывать. Как давно это было, словно в другой жизни… А сейчас на баннере что изображено? Приглядываюсь, там надпись: «Нет вооружённой миссии!» Это о предложении Киева «для безопасности» ввести на территорию непризнанных республик военных Польши и других европейских стран под эгидой миссии ОБСЕ. А ведь Бобров как в воду глядел! В его романе «Эпоха мертворождённых» почти всё совпало с реальностью, только с вводом войск НАТО писатель не угадал. Но вот пожалуйста, пытаются и НАТО привлечь.

Свой роман-предупреждение, в котором описывается, как Луганск и Донецк восстали против националистического режима в Киеве, Глеб Бобров написал в 2007 году. Ещё не было прецедента войны России с Грузией, и читал я роман как чистую фантастику из жанра «альтернативная история». Ну кто бы мог подумать, что такое случится взаправду:

«В середине лета ситуация на фронте дошла до той точки, когда наступать фашикам по-взрослому ещё не с руки, а ждать дальше – больше некуда… Решительной победы не получилось, зато вони – на весь мир… Это вам не “замырэння” Новороссии, где обошлось почти полюбовно, не считая громких арестов с пальбой в воздух и массовой укладкой народа мордами в асфальт в Днепропетровске, Запорожье и Причерноморье. На Востоке их встретили уже не так. И хвалёный поход за “Национальною Еднистью” окончился затяжными городскими боями, сожжёнными посёлками, тысячами убитых и неисчислимыми беженцами…»

В романе описываются армейские операции, которые, как ни странно, совпадают с ходом нынешней войны. И роль России, которая как бы участвует и не участвует, также показана верно. Повествование Бобров ведёт от первого лица, бывшего афганца и журналиста, то есть как бы от себя. Его герой, командир отряда, обращается к своим ополченцам перед решительным боем: «Отряд! Мужики!!! Перед тем как выступать на позиции, я скажу вам то, что вы должны знать. Проиграть мы – не можем… Только лишь потому, браты, что иначе всё напрасно. По-другому нам незачем иметь свою Родину, собственные семьи и вообще носить штаны. Завтра решится, чего мы стоим. Место называется Сутоган. В переводе с татарского означает “глубокий котёл”. Вот знак свыше! Мы не пустим их дальше, а в самом котле устроим кровавую баню на все времена. Чтобы опять и надолго отбить охоту нас лечить… Дальше пропустить – не можем! Вот и всё!» И этот бой в Сутогане и Рудаково, где расположен крупный железнодорожный узел, реально состоялся 19 июля 2014 года. В тот день диверсионные группы ВСУ уже шастали по Луганску, обстреливая улицы, всё висело на волоске. Дальше Рудаково наступающих не пустили. А в августе уничтожили их блокпост в Сутогане.

Смотрим на часы – Бобров уже должен подъехать.

 

Когда говорят пушки…

У Глеба Леонидовича в информагентстве отдельный кабинет, в форточку которого негласно разрешается курить. Он прям как министр Лавров, который даже в здании ООН, где строжайше запрещено дымить, вытребовал себе такое право. Так что во время разговора в кабинет то и дело заглядывали люди, пристраивались к форточке и были участниками беседы. Спрашиваю писателя:

– Ваш роман называют пророческим. А сами как считаете, насколько там совпало с реальностью?

– Процентов на семьдесят. Только давайте без мистики. Какой я пророк? Пророки закончились на Иоанне Крестителе. А всё остальное – это та или иная форма предвидения, которая зиждется на элементарном анализе. То, что война между Донбассом и, грубо говоря, носителями идеологии украинского национализма неизбежна, было понятно с 1992–1993 годов. А в 2004 году, когда случился первый майдан, это понимание перешло в уверенность, включился счётчик, отсчитывающий время до начала. Вот они прорепетировали, посмотрели, как можно общество разорвать пополам и стравить Донбасс и жителей Украины, которые подвержены манипулятивным технологиям воздействия на массовое сознание, и, наконец, столкнули лбами. В ходе этого столкновения русских и украинцев разделили пролившейся кровью. Простая технология, давно отработанная на Западе.

Глеб Леонидович Бобров

– Будете писать продолжение романа?

– Это не сериал, не для денег же написано. Какой смысл писать, когда всё происходит в реальности – включите телевизор и увидите. Наступило время публицистики. В прошлом году подготовил я сборник очерков о двух годах войны «Луганское направление». Правда, тираж его всего тысяча экземпляров, он только по библиотекам разошёлся. Тогда я понял: надо прорываться на подмостки театров и на киноэкраны. Написал пьесу «Оглашение Крама», в которой на девяносто процентов материал из жизни. Как реальных людей пытали в плену, пытаясь довести до животного состояния, как люди сражались, жертвуя собой, спасали раненых, добывая медикаменты. Есть у меня и киносценарии. Но, к сожалению, пока что о нашей войне снят лишь один короткометражный фильм «Невыученный урок 14/41», причём на народные деньги, собранные через Интернет. В этом фильме Яны Поплавской показана история учительницы из Донецка, которая спасла своих учеников от гибели.

– В своё время о войне в Южной Осетии был снят полнометражный художественный фильм «Олимпиус инферно», – напоминаю писателю. – Прекрасный актёрский состав, спецэффекты. И ведь вышел в прокат всего через полгода после конфликта с Грузией.

– Ну да, а у нас война уже три года длится – и ничего. Пока мы не прорвёмся на экраны и не создадим свои «А зори здесь тихие» и «Они сражались за Родину», ничего не перевернётся в душах людей, нашу войну будут воспринимать как надоедливую картинку в телевизоре. Я так вижу, что не только театр и кино, но и вся культурная жизнь в России в руках так называемой либеральной интеллигенции, у которой глобалистские взгляды. Военную и политическую суверенность Россия отстояла, а культура и экономика остались у западников. И ещё я заметил: слабое место современного российского кино – это сценарии…

С этим утверждением Глеба Леонидовича я тогда сразу согласился. Да и к нынешнему дню ничего ведь не изменилось. Взять хотя бы разрекламированный фильм «Викинг» о святом князе Владимире Крестителе. Снято хорошо, со спецэффектами, а по содержанию – полная муть, сплошь голливудские штампы. Руки делать умеют, а в головах отсутствие идей и смыслов.

– У нас есть прекрасный киносценарий «Свидетель» Юрия Юрченко, на днях мы его опубликовали в сети, – продолжает писатель. – Сам он одессит, детство прошло на Колыме, в 14 лет сбежал из дома и работал в старательской артели, закончил Институт театра и кино, затем долго жил во Франции – там и в Германии ставятся его пьесы, театралы принимают их на ура. Из Франции он и приехал к нам в первые дни войны, награждён медалью «За оборону Славянска» под номером 0001. Побывал в плену у нацгвардейцев, где ему во время пыток сломали рёбра и ногу, был обменян на трёх офицеров. Как понимаете, этому человеку есть что рассказать. В его сценарии действие разворачивается в Париже, Славянске и Донецке летом и осенью 2014 года. Уверен, фильм смогли бы воспринять и на Западе.

– В России знают луганских писателей?

– Последний сборник «Время Донбасса», выпущенный нашим Союзом писателей, собрал более десяти профессиональных рецензий, что бывает сейчас редко. Сопредседатель Союза писателей России Николай Иванов признал, что сегодня в мирной России сборников такого высокого литературного уровня нет.

– Война востребовала таланты, обострила художественное чутьё?

– Возможно. Во всяком случае, некоторые стали писателями как раз из-за войны. Например, Кирилл Часовский, доброволец из России. Он воюет с самого начала и пишет очень талантливо.

– Получается, за время войны ваш Союз писателей разросся?

– Мы открытая для всех организация. Когда осенью 2014 года мы собрались вот здесь, в соседнем зале, нас было пятнадцать человек. Тогда Луганск ещё бомбили в полный рост. А сейчас на собраниях бывает до пятидесяти человек. Многие, конечно, не могут приехать, а некоторые даже скрывают членство в нашем Союзе, поскольку живут «на той стороне», например в Киеве.

– Вообще-то, считается, что когда говорят пушки, то музы молчат, – высказываю сомнение.

– Это красивая фраза, – не согласился бывший афганец. – На самом деле, когда происходят такие потрясения судьбоносные: развал страны, гражданская война, то, наоборот, происходит взрыв социальной активности, и часть её сублимируется в те или иные формы искусства. Правда, сейчас это малозаметно из-за новых цифровых технологий. Человек судорожно написал что-то на страничку соцсети или в блог, фотоснимок прицепил – и всё, выплеснулся. Я знаю писателей, которые начали вести «жэжэшки» и перестали писать книги. Это ужасно. С одной стороны, тут ускорение коммуникации с читателями, а с другой… Лично я с этим борюсь, Фейсбук только по полчаса утром и вечером, хотя там у меня более ста подписчиков.

В дверь постучали, заглянул мужчина, подмигнул нам.

– Заходи, кури, – добродушно разрешил хозяин кабинета. – Так о чём мы? Да, соцсеть даёт какие-то наводки на темы для будущих рассказов и пьес, но материал я, конечно, получаю на месте, когда выезжаю на передовую.

 

За други своя

С появлением нового собеседника разговор неожиданно свернул на вечную тему: как понимать христианскую заповедь «не убий». Автор очень жёсткого натуралистичного романа «Эпоха мертворождённых» высказался следующим образом:

– Законы духовной жизни индивидуума – одно, а участие его в боевых действиях – совсем другое. Человек потом всю жизнь будет переживать и решать проблемы, заработанные на войне. Я сам ветеран-афганец, был снайпером в подразделении, которое не вылазило из боестолкновений, и прекрасно это знаю. Но это личные проблемы человека, а не государства. Если я могу подставить вторую щёку, то государство – нет. Потому что тем самым оно обречёт миллионы граждан на гибель. Как это было во время развала Советского Союза – захотели дружить с Западом, раскрыли объятия и получили глобальную геополитическую катастрофу, которая принесла людские потери в лице рано умерших и неродившихся, и их количество сопоставимо с потерями в Великой Отечественной войне.

– То есть государство решает конкретные вопросы, а Церковь думает о вечном? – уточняю.

– Наша Русская Православная Церковь выше, чем государство, поскольку на бесконечное количество порядков у неё выше ответственность. Государство отвечает за граждан здесь и сейчас, а Церковь – за их жизнь вечную. Есть разница? И поэтому Церковь не может себе позволить действовать теми инструментами, которым вынуждено действовать государство. И не может принять какую-то сторону в братоубийственном конфликте. Я знаю батюшек, которые окормляют и тех и других, видел, как наши отпевают брошенных нацбатовцев из «Правого сектора». Поэтому Церковь не может позволить себе то, что может обострить конфликт, хотя, надо сказать, некоторые грекокатолические священники не гнушаются языка войны, разжигают национализм. Я неоднократно встречался с нашим владыкой, митрополитом Митрофаном, и он очень чётко дал понять: наша паства здесь и там.

– Вы с детства крещённый? – спрашиваю.

– Крестился в 33 года, это был сознательный выбор.

– Наверное, чувствовали помощь Божью на передовой? – киваю на каску, водружённую на книжный шкаф. Она насквозь продырявлена осколками снаряда.

– Это не моя, – усмехнулся Глеб, – иначе бы сейчас перед вами не стоял. Она не армейская, специально для журналистов, из тонкой стали. Кто-то из наших забыл её на бруствере, вот и расколошматили.

– Вы можете сравнить характер войны этой и в Афганистане?

– В Афгане солдат ещё что-то решал. Мы могли впятером спуститься в кишлак и знали, что наши умения и экипировка позволят отбиться от превосходящих сил. А сейчас стрелковым оружием ничего не сделаешь. У нас в огневые контакты вступают только штурмовые группы и ДРГ, а вся остальная война – это утюжение друг друга из пушек и «Градов». Роль личности на войне сводится к роли военного менеджера. Теперь ценится умение построить логистику, правильно оценить оперативную ситуацию и принять решение.

– Похоже, у ополченцев это лучше получатся?

– Иловайский, Дебальцевский и другие «котлы» сами за себя говорят.

– В своём романе вам удалось сделать верный прогноз. А сейчас, как думаете, чем всё закончится?

– Сложно ответить, потому что эта война является частью глобального противостояния между западной цивилизацией во главе с США и остальным миром, который хочет освободиться от неоколониальных пут, когда «золотой миллиард» печатает зелёные бумажки, наращивает триллионные долги, а весь мир оплачивает их глобальное превосходство. И Украина стала одним из полей битвы, перешедшей в горячую фазу. Можно прогнозировать тактику войны, но не политические решения.

– Если бы не вмешательство России, то что бы здесь было?

– Полная зачистка. Известных политиков, общественных активистов уничтожили бы, как Олеся Бузину. Людей попроще пожгли бы как в Одессе, для устрашения. Только казни были бы более массовые, поскольку здесь народа побольше и он куда категоричней настроен. Но произошло то, что, наверное, и должно было произойти. Ведь всё взаимосвязано. Какая Россия, такие и мы…

– И наоборот, – поддерживаю, – какие вы, такие и мы. Ведь ваша стойкость влияет на настроения россиян, меняет политику страны.

– Что ещё случилось бы? Пришли бы «филаретовцы» и стали отнимать православные храмы. Стали бы ограничивать русский язык, переводить школы на украинский. Возможно, для отдельной категории населения ввели бы паспорта «не граждан», чтобы не могли голосовать. Об этом уже поговаривают в Киеве. Всё, что они могли сделать, сделано уже в Прибалтике. Методика есть, ничего выдумывать не надо. Но здесь бы пошли ещё дальше, постепенно запретив русскую речь не только в стенах госучреждений, но и в магазинах, на улицах. И стали бы плодить стукачей на тех, кто говорит не на державной мове.

Забегая вперёд, надо сказать, что автор «Эпохи мертворождённых» опять как в воду глядел. Спустя три месяца после нашей встречи, в конце января 2017 года, 33 депутата Верховной рады Украины из различных фракций внесли законопроект об обязательном использовании украинского языка во всех сферах общественной жизни, и правительство его поддержало. В частности, на русском предложено было запретить разговаривать в магазинах, ресторанах, отелях. За нарушение – штраф. А за попытки «внедрения в стране официального многоязычия» и вовсе уголовная ответственность, поскольку законотворцы предлагают приравнять такие действия к попыткам свержения государственного строя. Что же касается «стукачей», то они уже вовсю тешатся на Украине, публично выводя «сепаров» на чистую воду и даже гордясь, что на кого-то настучали в СБУ. Это там называется «гражданской совестью».

– И это при том, что Украина в основном русскоязычная, – продолжает Глеб Бобров. – Был я в Одессе в 2007 году, так украинскую речь услышал только один раз, на Привозе – от тётки, приехавшей из деревни и продававшей овечью брынзу. И у неё была не та западенская мова, которая обычным украинцам не совсем понятна, а суржик с примесью молдавского. Ну а Луганск тем более русский город.

 

Простые ребята

Перед тем как проститься, задал я вопрос, мучивший меня после встречи с архимандритом Тихоном, который горько сказал о России: «Разодрали эту беду и не довели до ума, ради политики».

– Глеб, а кто же всё-таки начал эту войну – россияне или ваши?

– Начал Киев, когда направил сюда войска и стал обстреливать с самолётов. Есть же хронология событий.

– Но если бы не было россиянина Стрелкова в Славянске…

– То что бы? У нас на Луганщине никаких Стрелковых и не было. Дело в том, что в Киеве не могут признать, что против них поднялся сам народ. За фразу «гражданская война» тамошние националисты бьют по лицу. Видел я видеозапись какого-то собрания: один человек сказал эти два слова, другой подошёл и молча его нокаутировал. Для них это оскорбление. Ведь их хвалёную армию опрокинули не регулярные войска из России, а бывшие шахтёры. Я видел, как их обучали наши ребята-афганцы. Некоторые толком разобрать автомат не умели. А выстояли, хотя и с большими жертвами. Военное дело – оно простое, но состоит из множества маленьких подробностей, которые даются кровью. Чтобы осознать, что надо упасть, откатиться в сторону и стрелять одиночными, а не очередью от пуза, надо увидеть, как несколько человек погибло. Устав в голове, а в бою – инстинкты, и не сразу человек научается ими управлять.

У нас есть свой Стрелков, и зовут его Сергей Викторович Грачёв. Он участвовал в захвате СБУ, затем во время митинга у стен СБУ его выбрали, чтобы он возглавил республику. Он сформировал комендантскую группу, которая должна была поддерживать порядок, и она выросла в комендантский полк. А сегодня это одна из самых боевых частей республики, и Сергей Викторович до сих пор ею командует. Он не лезет никуда на телеэкраны, не так героизирован, как Стрелков, он просто делает дело. Это его бойцы первыми вошли в Дебальцево. Он сам, командир полка, и два его зама получили тогда тяжёлые ранения. То есть они не прятались за спинами бойцов. Вот поэтому шахтёры и побеждают профессиональные ВСУ, у которых нет серьёзной мотивации умирать непонятно за что.

Есть у нас и свои профессионалы. Скажем, мой земляк из Красного Луча. Он воевал в Афгане в спецназе, в мотоманёвренной группе погранвойск КГБ СССР, вернулся оттуда с боевыми наградами. А когда здесь началось, бросил работу и стал воевать. У него и жена, и дети служат в части, которой он командует. Ранен был. Когда он выходит, бойцы замирают по стойке «смирно». Вот такие люди. А не какие-то мифические «чеченские полки» и «бурятские дивизии».

А вот человек, в судьбе которого довелось принять участие, поэтому знаю подробности. Саша Унгер – он в армии никогда не служил, простой мебельщик. А стал военным разведчиком, и профессиональные наши офицеры говорили ему: «Саша, если бы это была Великая Отечественная война, тебе бы уже дали Героя Советского Союза – за то количество техники, которую ты вычислил и скорректировал на неё артудары». Он одним из первых вошёл в Дебальцево и получил там три пули. Две наши медики вынули, а третья застряла между сонной артерией и шейным позвонком. Основание пули давило на нерв, и у Саши начала отказывать часть тела. Когда я об этом узнал, возмутился: «Почему операцию не делают?!» А там одно неверное движение – и либо паралич на всю жизнь, либо труп. У нас за такие операции не берутся. «А где делают?» – спрашиваю. – «В Питере». А тут наш зампредседателя Союза писателей литературный критик Андрей Чернов как раз поехал в Питер на книжную ярмарку. Рассказал там о проблеме, и тут же подключилось правительство Санкт-Петербурга. В общем, пулю питерцы удалили, и Саша дальше служит.

Или история Игоря Мирошниченко. Он тоже в армии прежде не служил, в магазине мобильными телефонами торговал. Пошёл добровольцем и был в том взводе, который сбил вертолёт генерала Кульчицкого. А мать его – она осталась на территории под ВСУ – вдруг тяжело заболела. Игорь пробрался к ней в городок, устроился на работу, поскольку сбережений не хватало на операцию. Заодно собирал там информацию, не без этого. Заработал, сделали операцию, всё хорошо. Собирался уже уезжать, его опознали и сдали СБУ. Прошёл через все пыточные конвейеры, какие только были. Кости поломали, голову пробили в двух местах. Потом его обменяли. И где он сейчас? Воюет по-прежнему. Вот так. Простые ребята, которые сказали: «А вот нет!»

В центре Луганска установлен памятник героям последней войны. Над фигурами знамя со Спасом Нерукотворенным

Уже уходя, поинтересовались у Глеба, можно ли нам добраться «до линии разграничения» – сказать слово «передовая» как-то постеснялись. Он так понял, что мы хотим «за линию»:

– А кто вас пустит? Вот историю расскажу. На «той стороне» в Станично-Луганском районе у одной беременной женщины, Ольги Борисовой, 1993 года рождения, на голове образовалась шишка. Муж привёз её в больницу в город Счастье. Там шишку надрезали, обработали и отправили домой. Ей стало хуже, начались головные боли, затёк глаз. В Счастье в больницу её не приняли: «Попей цитрамончику, пройдёт». Такое вот отношение – к беременной! Куда обращаться? Решили поехать в Луганск, до которого рукой подать и где Ольга стояла на учёте у гинекологов. Приходит с мамой на КПП, а украинские силовики не пускают, хотя видят, что беременная. Ну, «ватница» – не иначе. Сидит она там два дня, уже начались потери сознания, а тем хоть бы что. К счастью, добрые люди передали на нашу сторону, что вот такая ситуация по другую сторону Станичного моста. В дело вмешались бойцы комендатуры ЛНР и отдельной казачьей сотни Станично-Луганского района. После долгих переговоров и угроз Ольгу пропустили. Тут же вызвали реанимобиль, который доставил в республиканскую больницу. Затем черепно-мозговая операция, реанимация, ещё одна операция. Кое-как вытащили с того света, и ребёнка тоже спасли. А вы хотите просто так через переход пройти!

– Нет, нам туда не надо, – уверяем Глеба. – Нам бы просто на передовую.

– Ещё не легче! Зачем?

– Ну, посмотреть…

– На войну? А что на неё смотреть? Я вот в спальном районе живу, на окраине, и с моего балкона вспышки видны, восемь километров до линии фронта. Ничего интересного.

– С людьми в боевой обстановке пообщаться.

– Понимаете, даже здесь, в городе, если выйдете с фотоаппаратом на улицу, вас арестуют.

Тут мужик, куривший в форточку, матерно выругался:

– Ребята, вы чё?! Жить надоело? Ну дадим мы вам проводника, так ведь его потом под суд, если вас прихлопнут.

– Да, ребята, – согласился Глеб, – если вас убьют, то это будет проблема не только у вас, а у всей республики. Да и как вы себе это представляете? Ну, приехали вы. А там стоят бойцы задолбанные. Пошлют на три буквы, и на этом ваши вопросы закончатся.

Глеб с беспокойством смотрит на нас: не дай Бог, сыктывкарцы учудят и попрутся под пули. Берёт с нас честное слово, что побережёмся. Жмём друг другу руки, обнимаемся – прощаясь. Хорошо на душе… Почему-то вспомнился Нарьян-Мар, где я однажды побывал. Там тундра, а здесь Юг. Но люди такие же открытые, готовые прийти на помощь. Наверное, всё дело в войне.

 

Из путевых заметок Игоря Иванова:

Чашка кофе

Пока Михаил разговаривает с Бобровым, сижу в ожидании в соседнем помещении. Моим собеседником здесь стал Александр Васильевич Краснопёров, недавно вернувшийся из Абхазии. Среди его предков есть жители Центральной Украины, а среди пращуров по абхазской линии – те, кто подписывал прошение к русскому царю с просьбой принять Грузию в состав России. Он объясняет мне перспективы развития экономических отношений между двумя непризнанными республиками. Судя по его рассказу, на сей день никаких отношений нет.

Александру 53 года, во время событий 2014-го он участвовал в захвате зданий МГБ и облвоенкомата в Луганске. Делюсь с ним желанием побывать возле огромного монумента князю Игорю. Считается, что князь Игорь именно из этих мест начал свой поход на половцев – тот, о котором рассказывается в «Слове о полку Игореве». Дотуда километров десять, Игорь с дружиной стоят на высоком холме близ станицы Луганской, как раз у линии противостояния с войсками ВСУ. Памятник моего тезоименитого святого оттуда уже не раз обстреливали из танков и миномётов – в холке княжеского коня до сих пор торчит мина, а кольчуга на груди Игоря разорвана взрывом. Александр отговаривает меня: зачем, дескать, голову подставлять, у них на той стороне, за Северским Донцом, снайперы сидят.

Спрашиваю собеседника, в чём отличие войн, в которых ему довелось принять участие: противостояния Грузии с Абхазией, войны Украины с ДНР и афганской? Он долго думает, крутя в руках чашечку кофе…

– Все войны чем-то очень похожи. На Востоке запредельная жестокость – это норма. Помню, в Афганистане в плену мы сидели в яме. Одного нашего вытащили, отрубили руки и ноги, накололи наркотиками, чтоб не умер, и возили напоказ по кишлакам – жители от мала до велика кидали в него камнями и мочились на него. А в Советском Союзе? Грузины – или кто у них там воевал – пленных загоняли в трубу, заваривали её, а потом поджаривали на огне. А здесь?..

– Что здесь? – переспрашиваю после довольно-таки длительной паузы.

– Без психологов после того, что было, многим не отойти. У меня девочка-племянница во время обстрелов волосы свои повыдергала. Детки до сих пор при звуке дрели писаются от страха… Всё будет хорошо, – подводит Александр итог каким-то своим размышлениям. – Не может быть плохо, когда столько погибло.

Он ставит на стол невыпитый кофе и, явно разнервничавшийся, уходит курить.

* * *

Больше полдня минуло, и хорошо бы где-то потрапезничать. Спрашиваем прохожих, молодых людей, где можно перекусить. Показывают направление. Идём – и вдруг перед глазами комиссионный магазин. Одно из тех мест, которое много может рассказать о жизни простых горожан.

Заходим. В нос сразу бьёт запахом старой одежды и средством против моли. На витринах: кассетный проигрыватель, набор гранёных рюмок, фуражка офицера советской армии, фарфоровые статуэтки… Под бдительным присмотром продавщицы протискиваемся через тесные ряды дублёнок покроя 30-летней давности и пыжиковых шапок. Люди, носившие их, наверняка давно померли. Удивительный по нынешним временам мемориальный уголок Советского Союза…

Наконец мы добираемся до точки общепита, о которой нам говорили. Оказывается, это ресторан. Стоим, переминаемся с ноги на ногу: ресторан в командировке – это для нас совершенно невозможная роскошь. «Была не была», – решаемся войти, если что – назавтра займёмся сухоядением. Ярко оформленное, но пустынное помещение знавало лучшие дни. Любезный официант приносит меню. Наши физиономии расползаются в улыбках: цены – как в нашей рядовой столовке. Представилось, что именно такая улыбка должна быть на лицах западноевропейцев, когда они заходят в российский провинциальный ресторан. Ну раз уж так, то пошла гулять станица! – заказываю себе что-нибудь совсем непонятное: сиитаке сирумоно (суп с грибами шиитаке) за 70 руб., пут-ин филичиз за 155 и чайник травяной за 60. Вкусно!

В нашем расписании – поездка в Петропавловский кафедральный собор. Всё новое в Луганске, всё совершенно переменилось, а хочется увидеть, как жил этот край без поправки на войну, в спокойные (сонные) времена. Об этом нам мог бы рассказать протоиерей Василий Сомик, он служит в этом храме уже более четверти века. Хочется поговорить с ним о той духовной, невидимой, жизни, которой живут луганчане.

 

Не создавать смуты

Храм закрыт, на территории пустынно. Дневные богослужения закончились, вечерние ещё не начались. Отец Василий встречает нас в келье.

Батюшка, похоже, то ли не расслышал, что мы журналисты из России, то ли не понял… Во всяком случае, то, что он совершенно не стал нас ни о чём расспрашивать (зачем интервью, да почему именно к нему, да о чём… – а ведь мы заявились без предупреждения) нас приятно удивило. Говорил с нами как с обычными посетителями. Возраст, наверное, сказывается – ко многим вещам можно уже относиться спокойно. Он так потом и сказал: «Понимаете, мне уже семьдесят восьмой год. Я не занимаю никакой ответственной должности. Для меня храм и дом, больше ничего нет».

Протоиерей Василий Сомик служит в Петропавловском кафедральном соборе более четверти века

Храм, в котором о. Василий почётным настоятелем, самый старинный в Луганске, и знаменит он тем, что здесь хранится известная икона Луганской Божией Матери. В 1992 году образ был написан именитым русским иконописцем архимандритом Зиноном. Написан по просьбе верующих, потому что прежняя чудотворная икона считалась утерянной. Но в 2010 году после долгих поисков исчезнувший некогда оригинал отыскал мирянин Григорий Журавлёв. Впрочем, это отдельная история.

В Петропавловском соборе хранится чудотворная икона Луганской Божией Матери

Об иконе первым делом мы и спросили.

– У нас каждую среду утром до литургии совершается молебствование перед иконой Божией Матери Луганской, – ответил отец Василий. – Люди приходят, участвуют в этой молитве, стараются крестик, иконку освятить – они верят, что помогает. У нас даже была книга записей чудотворений.

Икона Луганской Божией Матери

– О чём молятся люди Богородице?

– Это как всегда – о житейском больше. Вот сегодня обратилась одна женщина, ей 82 года. Она думает о своём будущем: чтобы похоронили её по православному обряду. У неё сын погиб. Просят благодати, чтобы спокойно жить, молодые – чтоб найти друг друга…

Слово за слово, ответы батюшки стали более развёрнутыми, а потом он поведал о том, как в своё время нашёл себе матушку. История занятная.

– У меня папа рано ушёл из жизни, а мама была очень верующая. Я жил в Херсоне, недалеко от собора. Маленьким мама водила меня всегда в храм, утром и вечером молилась. И вот я решил поступать в семинарию. А был такой митрополит Херсонский и Одесский Борис…

– Да, известная фигура в Церкви! Это ведь он, ещё будучи архимандритом в Саратове, в 1944-м направил приветственное сообщение Сталину, что приход перечислил 200 тысяч на танковую колонну имени Дмитрия Донского. И получил ответ и благодарность лично от Сталина. Случай уникальный.

– Вот он мне предложил: «Вася, сынок, давай я тебя постригу в монашество». «Владыка, – ответил я ему, – споткнусь о жизненный камень и разобьюсь». А он встаёт, слёзы кап-кап, обнимает меня и по-отцовски, но не елейно: «Вася, сынок, за то, что ты так честно смотришь, я тебя ещё больше полюбил. Ищи свою судьбу». Тут же, в покоях владыки, когда я вышел в кухню, раздался звонок. Я поднимаю трубку. Звонит из Донецка отец Георгий Лебедев, мой одногодок, приятель. «Вася, – обращается ко мне по-дружески, – приезжай в гости». А архиерей услышал звонок и говорит мне: «Переключи-ка на меня». Говорит: «Отпущу Васю к тебе, но с условием, что ты ему найдёшь невесту».

Так и получилось. Отец Георгий тогда проживал у верующих людей. Там Анна – моя будущая супруга. Мы вечером познакомились, утром подружились, вечером я её беру в поезд, мы едем в Одессу. В Одессе, учась в семинарии, я жил одно время в Свято-Успенском монастыре, где подвизался и праведник Кукша. И вот заходим мы на территорию монастыря, иду я первый, а молодая моя невеста стесняется, стоит у ворот. Возле окна прохожу, форточка открыта: «Молитвами святых отец наших…» А Кукша мне: «Василий, вернись и приведи Анну». Ну меня он знал, а Анну откуда? Она ж первый раз вообще в городе… Мы тогда расписались, обвенчались, а я рукоположился. И митрополит меня оставляет в Одессе. А она – домой, и всё! Владыка: «Но я тебя в Донецк не могу благословить». Там все были на ушах: будущий поп украл невесту. Поэтому направили в Луганск. Такая история.

– А есть у вас святой или икона, которая бы помогала по жизни?

– Вот как раз та, которой меня на венчание благословил митрополит Борис, – Казанская Божия Матерь. Это основная. И мне ещё подарили икону «Моление о Чаше». Они у меня в маленькой комнатке, где аналой, где я совершаю свои молитвы дома.

– А служили потом вы где?

– Где только не служил! Где дырка, там и я: станица Луганская, Трёхизбенка, Иллирия, Новая Астрахань, благочинным в Лисичанске пробыл пять лет… И всё это мне послужило на пользу.

– Вас не пытались в годы советской власти снять с регистрации?

– Я не переходил границы. Но действовали тоньше. Был у нас уполномоченный Голощапов Пётр Евгеньевич, сидел на третьем этаже в Облисполкоме. Прихожу к нему – а тогда у меня была причёска под бокс, на бороде и под носом – как на ладони. Тогда был такой отец Иосиф Сухомлинов, за 70 лет, к нему очень народ шёл. Это не нравилось властям. Но выгнать опасались. И вот они беспроигрышный вариант придумали: послать к нему на приход меня. Если не уживусь – меня изгонят, а если меня примут, то, поскольку там только один батюшка по штату, значит, я поневоле выживать начну старца. И когда я приехал, меня правда не приняли. Отец Иосиф был очень хороший человек, знал, что его пытаются выжить власти. Отслужил я, на второй раз помягче уже ко мне отнеслись. Конечно, и от властей были люди, которые следили за событиями. В конце концов всё-таки отца Иосифа перевели в другой храм… Оглянешься на прошлое – везде надо было находить себя.

– Всюду по-разному?

– Конечно. Вот я служил в станице Луганская. Там свой порядок. Привозят меня в храм полседьмого. Без десяти минут семь говорю: «Может, начнём?» – «Нет, батюшка, у нас в семь начало». Подождали, только секундная стрелка перевалила за ноль: «Ой, мы опаздываем!» После службы выхожу с крестом, мне говорят: «Батюшка, надо ещё много с чем успеть управиться, положите крестик на аналой – сами подойдут…» Старался нигде не проявлять никаких эмоций, чтоб оставить после себя неприятный след.

– Это ваш жизненный принцип?

– Главное – самому не создавать смуты. И другим, если где-то кто-то переходил границу, я говорил: остановись, задумайся, принесёт ли твоё действие пользу? А если вред, то тем более не надо. Старайтесь быть христианами прежде, а потом уже свои личные эмоции высказывать.

– Как вы относились к запретам на причащение?

– Я против такого. Нужно учитывать состояние человека, не сыпать соль ему на рану. Я даже не сторонник того, чтобы три дня поститься. Важно, чтоб человек с правильным чувством подходил к Чаше.

– Батюшка, как ваш пастырский опыт подсказывает, какой сейчас самый распространённый грех среди прихожан?

– Во-первых, ложь. Потом – ненависть, потом – лукавство.

– А как с этим лучше всего справляться?

– В зависимости от обстоятельств. Мы собираемся не для того, чтоб нравоучениями заниматься, а для того, чтобы вспомнить слова перед Символом Веры: «Возлюбим друг друга…» Вот, например, на колдовство часто сворачивают. Но я на такие вещи смотрю так: мы верующие люди, мы знаем, что Бог сильнее всякой силы. Ещё мы знаем «Отче наш», где сказано: «Да будет воля Твоя». А хотим, чтоб по-нашему…

(Продолжение следует)

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска

1 комментарий

  1. Глеб Бобров:

    Спасибо, Михаил!

Добавить комментарий