«Не похвально марать грязью священные страницы наших летописцев, поносить лучших сограждан и, не довольствуясь современниками, издеваться над гробами праотцов».

А. С. Пушкин

– Где Жикин?

– Жикин там… внизу! – хором кричат девочки.

Эх, Колька, Колька… Белобрыс, отчаян, задирист. В начале года – отличник, к маю – тихий ужас в журнале! Куда дел учебники – не помнит. Это был май 2012-го. Село Керчомье Республики Коми. Учительница Любовь Васильевна Попова, давняя моя знакомая, не увидев Кольки, вздыхает. Придётся снова ставить двойку. За пятнадцать минут до конца урока мальчишка наконец появляется, взволнованный и улыбающийся.

– Ты где был? – спрашивает учительница, с трудом сдерживая возмущение.

Колька вытаскивает откуда-то из-за пазухи портреты четырёх Героев Советского Союза, в том числе политрука Клочкова:

– Фотографии выбросили, а я подбирал с Мишкой. Хотите, вам их подарю?

Оказывается, ликвидируется библиотека начальной школы. Книги, стенды – всё на свалку. Накануне 9 Мая. Швыряют их наземь как попало. Колька увидел эти лица – брошенные, обречённые на гибель – и не выдержал, бросился спасать. Похоже, будет толк из парня.

«Это надежда…»

В конце ноября на экраны вышел фильм «28 панфиловцев». Он снимался три года на народные пожертвования. Больше всех – миллион рублей – передал Андрей Фокин из Северодвинска. «Я бы не назвал это благотворительностью, – сказал он. – Это надежда на то, что рассказов о подвигах и самопожертвованиях будет больше, чем “штрафбатов”, “сволочей” и прочего шлака, типа фильмов “Утомлённые солнцем – 2”. Я хочу, чтобы мои дети смотрели хорошее кино».

Съёмки начались 4 октября 2013-го, в день двадцатилетия расстрела Белого дома, когда погибли сотни защитников Конституции. Это совпадение, конечно, случайно. И не случайно в то же время. У нас в стране всё ещё есть люди, способные почти безоружными насмерть стоять против танков. И неважно, идёт ли на тебя внутренний враг или внешний.

Не знаю, получился ли фильм. Надеюсь, что да. В любом случае, люди сделали всё, что могли, оплатив его создание. Это их ответ тем, кто заявляет, что двадцать восемь – это миф, что не было подвига Клочкова.

А они были. И есть – для Кольки Жикина, для Любы Поповой, для Андрея Фокина и миллионов других. Наша история – это их боль и любовь. И пока они есть, будет и Клочков. Было его время нас защищать. Теперь наше время защитить этого человека и его бойцов, о которых поётся в гимне Москвы:

Мы запомним суровую осень,
Скрежет танков и отблеск штыков.
И в веках будут жить двадцать восемь
Самых храбрых твоих сынов.
И врагу никогда не добиться,
Чтоб склонилась твоя голова,
Дорогая моя столица,
Золотая моя Москва!

Как это было

Из журнала боевых действий 2-й танковой дивизии вермахта за 16 ноября 1941-го:

«6.30. Начало наступления.

С 7.00 поддержка штурмовой авиации».

В 8.30 танковый батальон немцев при поддержке пехоты атаковал второй батальон 1075-го полка Панфиловской дивизии. Основной удар пришёлся по 4-й роте – самой сильной в батальоне, а возможно, и в полку. Накануне она отрыла было окопы, но неудачно, не там. Объезжая позиции, генерал Панфилов поглядел, нахмурился и приказал капитану Гундиловичу готовить новые позиции, где немцы не смогут обойти роту сходу. Это место, у Дубосеково, очень беспокоило генерала. Он сказал, что, возможно, именно здесь враг нанесёт основной удар. Не ошибся.

У наших на весь 2-й батальон имелось четыре противотанковых ружья. Отбивались чем придётся, по меркам Второй мировой голыми руками. Сколько шёл бой, неизвестно. По фашистским данным, около пяти часов, до 13.30. Но лишь в 19 часов 12 минут полковник Капров отправил в штаб дивизии телеграмму: «Окружён. Обороняют только КП». Его командный пункт находился как раз за Дубосеково. Прорвались немцы, потеряв примерно девять танков, три из них восстановлению не подлежали. Тем, кто ссылается на немецкие данные о потерях, нужно научиться различать уничтоженные, то есть не подлежащие восстановлению, и подбитые танки, которые вермахтом в качестве потерь не учитывались. Большая часть сожжённых панцеров пришлась на 4-ю роту, которой командовали капитан Павел Гундилович и политрук Василий Клочков. Именно эта геройская рота и понесла самые тяжёлые потери – больше ста человек убитыми, ранеными, пропавшими без вести.

После первого натиска немцев Клочков решил обойти роту, приободрить людей. Вторая атака застала его в расположении взвода, которым командовал Иван Добробабин. Прежний командир был накануне ранен, Иван занял его место. Мы мало знаем, как там всё было, как дрались и умирали парни из четвёртой – русские, казахи, киргизы. Но есть рассказ друга политрука Клочкова Балтабека Джетпысбаева, из соседней 5-й роты. Ночью они с политруком до двух часов сидели в землянке, разговаривали. О том, что началось утром, Джетпысбаев вспоминает:

«Много самолётов бомбило наши позиции, танки и пехота. Перед заходом солнца подбегает один боец, связной:

– Клочков погиб, туда просят помощь.

У нас людей мало осталось. Много убитых и раненых. Мы впереди отбиваем атаки, сзади прямо к нам идёт немецкий танк.

Я говорю:

– Метайте гранаты и бутылки горючей смеси, танки будем подбивать.

Но немцы голову поднять не дают, так стреляют. На танки посажены автоматчики. Из танков бьют пулемёты.

У нас окопы полного профиля. Я взял одну гранату. Метров 10 до танка осталось. Нельзя голову поднять. Всё равно убьют. Бросил гранату лёжа. Танк продолжает идти. Я бросил вторую гранату. Получился взрыв. Метров за 20 в окопе сидели бойцы, кричат:

– Танк горит!

Все подняли головы, начали стрелять. Я голову поднял. Открылся люк. Из люка хотел выскочить танкист. В другой танк бойцы тоже бросили гранаты. Второй танк тоже загорелся. Автомат я потерял. Я взял винтовку убитого, выстрелил в танкиста, который хотел вылезти из люка танка. Убил его. Это происходило днём 16 ноября. У меня осталось 15 человек из 75».

В роте Гундиловича на начало немецкого наступления было 120-140 человек. Через три дня от всего 1075-го полка на ногах осталось столько же. Но немцев остановили.

Уцелевшие

Первым о бое написал собкор «Известий» Г. Иванов. По его словам, все девять фашистских танков сожгла одна рота, какая – не уточнялось. Спустя несколько дней сотрудник «Красной Звезды» Василий Коротеев встретился с комиссаром Панфиловской дивизии Егоровым. Тот с восторгом рассказал о геройской роте, правда перепутав всё, что мог. Например, политрука, который ею командовал, он назвал Диевым. Но суть такова: одна из рот 1075-го полка под командованием политрука дралась особенно отчаянно, отразив атаку пятидесяти четырёх немецких танков и уничтожив 18 из них.

В январе 42-го литсекретарь «Красной Звезды» Александр Кривицкий написал очерк, в котором рассказал о подвиге панфиловцев: «Бой длился более четырёх часов. Уже четырнадцать танков недвижно застыли на поле боя. Уже убит сержант Добробабин, убит боец Шемякин, мертвы Конкин, Шадрин, Тимофеев и Трофимов. Воспалёнными глазами Клочков посмотрел на товарищей. “Тридцать танков, друзья, – сказал он бойцам, – придётся всем нам умереть, наверно. Велика Россия, а отступать некуда – позади Москва!” Прямо под дуло вражеского пулемёта идёт, скрестив на груди руки, Кожубергенов и падает замертво».

Здесь многое выдумано. По какому-то нелепому совпадению Кривицкий мало внимания уделил тем героям-панфиловцам, которые действительно погибли, за исключением Клочкова, конечно. Зато упомянул всех шестерых выживших.

* * *

Первыми нашлись в госпиталях Ларион Васильев и Григорий Шемякин. Санитарка медицинского взвода Лидия Евгеньевна Колпакова, одна из участниц обороны Волоколамска, вспоминает, как их награждали:

Тих заснеженный лес.
Батальоны застыли в молчании.
Зимний ветер колышет
Знамёна гвардейских полков.
Два героя стоят,
Затаив от волненья дыханья.
И, печатая шаг,
К ним идёт генерал Чернюгов.
Он от имени Родины
Звёзды героям вручает,
Крепко руки им жмёт
И от сердца желает добра.

К этому времени генерал Панфилов уже погиб, поэтому награды вручал другой командующий дивизией. Как видите, никто не думал скрывать, что некоторые герои выжили.

В мае 42-го обнаружился связной политрука Клочкова Даниил Кожубергенов. Контуженный, он попал в плен, но уже через несколько часов сбежал, встретив кавалеристов Доватора. Вместе с ними участвовал в рейде по немецким тылам, а когда вернулись к своим, попал в Особый отдел. Допрашивал Даниила лейтенант НКВД Соловейчик. Угрожая пистолетом, добился признания, что Кожубергенов в бою под Дубосеково не участвовал. Спустя много лет Соловейчик признался: «Меня заставили».

Даниил Кожубергенов

В 1997-м звание Героя Даниилу всё-таки присвоили и Звезду вручили. Только не ему, а родным. Даниил Александрович Кожубергенов умер в 76-м.

Тимофеев и Шадрин тоже попали в плен. Сбежать не смогли, но вели себя достойно.

* * *

Однако по-настоящему роковой для памяти о подвиге 28 панфиловцев оказалась судьба Ивана Евстафьевича Добробабина, исполнявшего обязанности командира взвода в бою под Дубосеково. Он был хорошим солдатом. Очень хорошим. Воевал ещё на Халхин-Голе, где получил тяжёлую контузию. Оттуда приехал в Киргизию, став фотографом в городе Токмак. Потом снова война. Надо было погибать – от пуль не прятался. Была возможность выжить – делал это как умел, никем, кроме себя, не жертвуя. После боя пытался перейти линию фронта, но не смог, едва держался на ногах. Попал в плен, однако по дороге сумел сбежать из эшелона. Добрался до родного села Перекоп, занятого немцами.

Иван Добробабин

В июне 42-го под угрозой отправки в Германию Добробабин стал помощником старосты, избранного на сходе всем селом. Вначале староста прятал его, бежавшего из плена красноармейца, потом сказал: «Всё, не могу больше, пойдёшь ко мне в помощники». Спустя какое-то время говорит: «Я записал тебя в полицаи, будем вместе помогать нашим. Пойми, что другого выхода нет». Приходилось подчас делать и неприятные вещи, например заниматься реквизициями скота по требованию оккупационных властей, но в целом Иван Евстафьевич вёл себя очень достойно. Прятал от немцев девчонок, которых хотели угнать в неволю, предупреждал народ об облавах и много чего ещё. Председатель сельсовета Андрей Григорьевич Дудниченко вспоминал: «Схватили меня немцы, привезли в Перекоп, стали бить. Пытали, а когда я сознание потерял, бросили, бездыханным, в сарай. Думали, помер, потом увидели, что живой, приказали повесить. Иван Евстафьевич, дай Бог ему здоровья, тот приказ не выполнил, освободил меня, я скрылся в другом селе».

Когда наши начали освобождение Украины, Добробабин пошёл было с немцами на запад, страшно было оказаться в лагере, но потом снова сбежал. Вступил в РККА, став истребителем танков и командиром отделения. Войну закончил в Вене. Несколько раз его ранило, но солдат оставался в строю, отказываясь покидать свою часть. Получал награды, в том числе орден Славы III степени. После войны вернулся в Токмак. Вспоминал: «…Немного прошёлся по знакомой Кошчийной улице, и в глазах зарябило, читаю на табличке: “Улица Добробабина”». Дальше – больше. В городском сквере у здания горсовета стоит памятник, Ивану запомнилось, что в полный рост, а на нём надпись: «Герою Советского Союза, одному из 28 панфиловцев Ивану Евстафьевичу Добробабину».

Народ ему обрадовался, но вскоре Ивана арестовали. Памятник снесли не сразу, сначала отрезали голову, приделав принадлежащую другому герою. Но люди этого не поняли, и памятник отвезли на переплавку. А Иван вместо Звёздочки получил пятнадцать лет лагерей. Выпустили через семь – все всё понимали. Всю жизнь безуспешно добивался реабилитации и много раз жалел, что не был убит тогда, под Дубосеково.

Недавно в Ростове школьники в колонне «Бессмертного полка» несли портрет Ивана Добробабина. Детская рука пририсовала на изображении маленькую Золотую Звёздочку Героя. Это ответ тем, кто лжёт, что их не было – панфиловцев, стоявших насмерть у разъезда Дубосеково.

Следствие

Арест Добробабина в 1947-м стал спусковым крючком для попыток дискредитации подвига 28 панфиловцев. Военная прокуратора в 48-м начала следствие, делая это теми же методами, что и лейтенант Соловейчик: одних свидетелей запугивая, других – игнорируя. Есть мнение, что копали под Георгия Жукова. Так и не были опрошены Шемякин и Васильев, который мог бы рассказать следователям следующее:

«16-го числа… после воздушной бомбардировки колонна автоматчиков из деревни Красиково вышла… Потом сержант Добробабин, помкомвзвода был, свистнул. Мы по автоматчикам огонь открыли… Это было часов в 7 утра… Автоматчиков мы отбили… Уничтожили человек под 80. После этой атаки политрук Клочков подобрался к нашим окопам, стал разговаривать. Поздоровался с нами. “Как выдержали схватку?” – “Ничего, выдержали…”».

Это выдержка из стенограммы, сделанной в московском госпитале 22 декабря 1942 года. Журналист, который записал рассказ, наверняка многое присочинил, подгоняя под официальную версию. Следователи при желании могли получить от Васильева более точную картину боя. Но сделали вид, что этого человека не существует. И Шемякина, и Добробабина, уже арестованного, как и Кожубергенова, Тимофеева, Шадрина. Их ни о чём не спрашивали.

Показания Кривицкого и Капрова

Зато допросили сотрудника «Красной Звезды» Александра Кривицкого. Как объяснил он позже, в 1970-е, «мне было сказано… если не скажу, что описание боя у Дубосеково полностью выдумал я и что ни с кем из тяжелораненых или оставшихся в живых панфиловцев перед публикацией статьи не разговаривал, то в скором времени окажусь на Печоре или Колыме. В такой обстановке мне пришлось сказать, что бой у Дубосеково – мой литературный вымысел».

Так велось следствие. Надавили и на Илью Капрова, командира 1075-го полка, в который входила 4-я рота. Он заявил:

«В этот день у разъезда Дубосеково в составе 2-го батальона с немецкими танками дралась 4-я рота, и действительно дралась геройски. Из роты погибло свыше 100 человек, а не 28, как об этом писали в газетах. Никто из корреспондентов ко мне не обращался в этот период; никому никогда не говорил о бое 28 панфиловцев, да и не мог говорить, так как такого боя не было».

Здесь трудно что-то разобрать: бой роты был, а боя взвода, которым командовали сначала Добробабин, а потом Клочков, – почему-то не было… Хотя в декабре 41-го о нём написала дивизионная газета, а в январе 42-го Капров писал вдове политрука, что Василий Клочков представлен к ордену Ленина, с присвоением звания Героя Советского Союза…

В общем, знакомство с сотрудниками прокуратуры сильно повлияло на память командира полка.

Почему 28?

Сотрудник «Красной Звезды» Коротеев, первым написавший о бое под Дубосеково, признал в 48-м году под давлением прокуратуры, что число «28» придумал редактор газеты Давид Ортенберг: «Ортенберг меня спросил, сколько же людей было в роте. Я ему ответил… примерно 30 человек». Редактор что-то там высчитал и остановился на 28.

Редактор против версии Коротеева на следствии не возражал, да и Кривицкий сказал что-то в этом духе. Но что замечательно, эта цифра примерно совпадала с численностью взвода Добробабина, и это выяснилось довольно скоро. В признаниях Кривицкого читаем: «Капров мне не назвал фамилий, а поручил это сделать Мухамедьярову и Гундиловичу, которые составили список, взяв сведения с какой-то ведомости или списка».

Мухамедьяров – комиссар полка, а Гундилович – командир 4-й роты, участник боя под Дубосеково. Они и назвали сотруднику «Красной Звезды» имена бойцов из взвода Добробабина – погибших и пропавших без вести, которых посчитали убитыми. Возможно, их было действительно 28 или около того. В целом не было никакого серьёзного искажения, которое нужно опровергать.

«Слишком топорно»

Это, видно, сильно волновало прокурорских, которые продолжали копать. Председателя Нелидовского сельсовета Смирнову заставили написать заявление, из которого можно понять, что на вверенной ей территории 16 ноября никакого боя, можно сказать, и не было. Не было ни погибшей 4-й роты, ни погибшего взвода Добробабина, да и 5-й роты, потерявшей почти весь состав:

«…В первых числах февраля 1942 г. на поле боя мы нашли только три трупа, которые и похоронили в братской могиле на окраине нашего села. А затем, уже в марте 1942 г., когда стало таять, воинские части к братской могиле снесли ещё три трупа, в том числе и труп политрука Клочкова, которого опознали бойцы… Больше трупов на территории Нелидовского с/совета не обнаруживали».

Обратите внимание на слова: «труп политрука Клочкова, которого опознали бойцы». Какие бойцы? Не было в Нелидово в 1942-м бойцов 1075-го полка, их уцелело-то всего ничего, да и те были далеко, сражаясь под Демянском. Некому было опознавать. Вдобавок прокурорские «нарыли», что жители Нелидово видели на второй день после боя Васильева и Добробабина. Непонятно, бойцы что, документы показывали или ходили по улицам захваченного немцами села и кричали: «Я Васильев! А я Добробабин!»? То, что Васильев получил тяжелейшее ранение у Дубосеково, следователей-фантастов не смутило.

В общем, когда вся эта ерунда легла на стол секретаря ЦК Жданова, тот пришёл к выводу, что материалы «расследования дела 28 панфиловцев» подготовлены слишком топорно, выводы, что называется, шиты белыми нитками. «Работники военной прокуратуры явно перестарались, стремясь продемонстрировать политическому руководству страны свою сверхбдительность», – констатировал маршал Дмитрий Язов. В результате дело было отправлено в архив.

«Скоро скажут…»

Попробуем осмыслить сказанное. Андрей Жданов, заказчик расследования, решавший какие-то свои задачи, приходит к выводу, что Военная прокуратура схалтурила и Сталину эту «липу» лучше не показывать.

Зато множество так называемых прогрессивных, «жаждущих истины» журналистов, историков и просто энтузиастов носятся теперь со всем этим, забыв, как добывались показания в те годы. Даже рассказ Кривицкого о том, что его запугивали, пропустили мимо ушей. Чем же они отличаются от своих предшественников, которые в 1930-е охотно верили в многочисленных английских, турецких, японских и прочих шпионов, засевших в руководстве партии и армии? Я могу сказать чем. Если раньше верили из страха, точнее, делали вид, что верят, то теперь разоблачают и развенчивают добровольно. А это куда более страшно.

* * *

Незадолго до смерти Иван Добробабин встретился с поисковиком из Ростова Андреем Косцовым. Пили вино, курили. Косцов начал утешать, мол, вернут награды.

– Не вернут, – ответил старый солдат. – Говорят, что я полицай, а не панфиловец. А панфиловцев и вовсе не было. Это мне следователь и тогда, в 1947-м, доказывал, и сейчас в прокуратуре сказали. Не было никаких панфиловцев, это всё выдумки журналистов. И награды я незаконно получил… Выходит, не было боя нашей 4-й роты. Не было гибели моих друзей. И меня не было.

Добробабин внимательно посмотрел на собеседника и добавил:

– Скоро скажут, что и войну не мы выиграли и все наши подвиги, все наши рассказы о войне ложь. И не было ничего этого совсем. Вот увидишь, Андрей, когда мы уйдём. Когда уйдут те, кто по-настоящему воевал, так и будет.

Он ошибся. Не мог предвидеть, что спустя два десятка лет его портрет будут нести на всенародном ходе «Бессмертного полка». Но в чём-то оказался прав. Именно после смерти Ивана Евстафьевича, в 1996-м, началась настоящая вакханалия вокруг подвига двадцати восьми. Подключился историк Борис Соколов – тот самый, что утверждает, будто в войну погибло 26 миллионов наших солдат. Непонятно, кто же нас потом всех нарожал. Не остался в стороне Виктор Резун – сотрудник ГРУ, изменивший родине, сбежав в Англию. Тот ещё искатель истины. В 1997-м в «Новом мире» вышла статья Н. Петрова и О. Эдельмана с циничным названием: «Новое о советских героях». «Новое» состояло в том, что Зои Космодемьянской не было, вместо неё повесили другую девушку, безымянную, не было и панфиловцев, всё это выдумка советской пропаганды.

Что поражает во всех этих разоблачениях? Их авторы не в состоянии оспорить сам факт подвига, но очень стараются. Сыплют словами, выдумывают всякую чушь. Например, что Матросов оступился и случайно упал на пулемёт. То, что панфиловцев было не 28, это само собой. Но вот вопрос: а сколько их было? Есть какие-то другие цифры? Нет других цифр.

Последним, в 2015-м, решил внести свою лепту директор Госархива Сергей Мироненко. Посмотрите, как он строит фразы: «Для меня было большим потрясением, когда я узнал, что не было 28 героических панфиловцев».

Что, совсем не было? Куда же они делись-то, погибшие и раненые под Дубосеково? А дальше фраза совершенно чудовищная: «Были настоящие герои, они-то и отстояли Москву». А погибшие и выжившие под Дубосеково – они ненастоящие?

Мы видим, как на наших глазах создаётся новый миф, бесконечно более далёкий от истины, чем литературная фантазия Александра Кривицкого. Тот хоть реальный факт в основу положил, а у этих вообще ничего, кроме мерзкого желания лишить нас имён погибших, превратив солдат в безликую массу, обречённую на забвение. Они – мёртвые – мешают им строить «новую Россию», лишённую памяти и стыда.

* * *

Посмотрите на «новую Украину», чтобы понять, чего они добиваются. В Киеве больше нет улиц Суворова и Кутузова, зато появился проспект Степана Бандеры. Ни один из депутатов Киевского городского совета не проголосовал против. «Осталось дожать проспект Шухевича», – добавляет один из них. Речь о гауптштурмфюрере СС Романе Шухевиче, батальон которого истреблял евреев, украинцев, русских в начале войны, а затем – мирное население Белоруссии. Почему я об этом вспомнил? Уже подобрали проспект для Шухевича. Сегодня он, возможно, последние дни носит имя генерала Ватутина, освобождавшего Украину.

Снова, как в 41-м, отступаем, теряя города и селения. И лишь Бог, да мёртвые наши деды, да совсем немногие из нас ведут тяжёлые бои, чтобы остановить нелюдей.

«Отступать некуда…»

Эти слова политрука Клочкова особенно ненавистны фальсификаторам: «Велика Россия, а отступать некуда – позади Москва!» Чтобы доказать, что сотрудник «Красной Звезды» Александр Кривицкий их выдумал, попытались избавиться от единственного панфиловца, дравшегося у Дубосеково, которого корреспондент застал в живых. Речь об Иване Моисеевиче Натарове.

Накануне выхода очерка Кривицкий встретился с членом ЦК Александром Щербаковым. Тот спросил:

– А кто вам передал последние слова Клочкова: «Велика Россия, а отступать некуда – позади Москва!»?

– Все, кто были с ним, убиты, поле боя всё-таки осталось у немцев. Натарова я видел умиравшим…

Щербаков с усилием встал из-за стола, молча сделал несколько шагов по кабинету:

– Да, отступать некуда – позади Москва! Так думаем все мы, весь народ.

Здесь не утверждается, что Кривицкий слышал слова от Натарова. Он выразился обтекаемо: «Видел умиравшим…» Но на всякий случай борцы с «28 панфиловцами» объявили, что Натаров погиб 14 ноября и журналист с ним говорить не мог. Это не так. По данным Министерства обороны, красноармеец Натаров Иван Моисеевич убит 16.11.41 и похоронен на разъезде Дубосеково. На самом деле он мог умереть и позже, в госпитале, а вот раньше – нет. Неразбериха началась уже после гибели почти всей 4-й роты.

Но упирается ли всё в вопрос: успел или нет Натаров рассказать о бое? Нет. Есть, скажем, показания выжившего под Дубосеково Лариона Васильева: «Ничего, – говорит политрук, – сумеем отбить атаку танков: отступать некуда, позади Москва». Правда, как мы уже сказали, и рассказ Васильева после журналистской обработки считается недостоверным. Но ведь и это не всё. Есть ещё воспоминания Ивана Добробабина, записанные в 1995-м. Вот что поведал Иван Ефстафьевич:

«После этого наш политрук Василий Клочков, которого мы все хорошо знали и уважали, сказал, что отходить нам некуда, за нами столица нашей Родины – Москва. Рота стала окапываться. Земля была ещё не промёрзшей, и мы копали окопы в полный профиль, вырывали щели под бруствером, куда можно было спрятаться в случае атаки танков или авиации».

Здесь одно важное уточнение, которое на многое проливает свет. Свои знаменитые слова Василий Клочков произнёс, оказывается, не во время боя, а накануне и слышал их не только взвод Добробабина, а вся рота, в том числе 20-25 уцелевших. Клочков, возможно, не говорил: «Велика Россия», но остальное соответствует тому, что написал Кривицкий.

И понятно теперь, почему лукавил сотрудник «Красной Звезды» на приёме у Щербакова. Судя по всему, он услышал слова Клочкова от командира 4-й роты Гундиловича, но, сделав их последними в устах политрука, лишился возможности сослаться на ротного.

«Зимой по снегу слышно хорошо»

Что ещё рассказывал Добробабин о том бое?

«Я выглянул из-за бруствера. По полю, не спеша, двигались около сотни фашистов в белых маскхалатах и касках. Шли не цепью, а тройками. Один двигается, а двое наблюдают, прикрывают его. Я передал по цепи: “Огонь по моей команде. Пусть подойдут ближе”. И такой азарт вдруг меня охватил, захотелось всех немцев уложить на поле, ни одному не дать уйти. Да так и получилось. Как только фашисты подошли на сто шагов, я открыл огонь. Чётко видел, как мои пули попадали в немцев. На их белых балахонах сразу появлялись тёмные кровавые пятна. Они кричали, метались по полю. Затем залегли, стали отползать от наших позиций. Вот если бы у нас были тогда миномёты, никто из врагов не ушёл… Отбили эту атаку».

Это совпадает с воспоминаниями Васильева, который, правда, говорит о том, что немцев было около 80 человек. О том, что было дальше, Иван Евстафьевич вспоминал: «Не успели наши бойцы порадоваться первой победе, как послышался гул моторов. Казалось, на нас идут сотни танков. Зимой по снегу слышно хорошо. К тому же каждый звук в поле усиливается эхом. Впечатление было, как будто на нас надвигалась вся немецкая армия. Шла мстить за своих убитых солдат. Вот тут стало страшно…»

Гранаты полетели в танки, но слишком рано, не добросили. Один боец пытался кинуть бутылку с горючей смесью, но упал, сражённый пулей. Танк достали наши бронебойщики, повредив ему трак. Машина закрутилась на месте, её забросали гранатами и бутылками, танк вспыхнул. Потом загорелась вторая машина, из которой стали вылезать танкисты. Их положили на месте. Третий панцер взорвал какой-то боец, вместе с собой. Добробабин не видел, кто именно, но в машине сдетонировал боеприпас, взрыв был очень мощный… В разгар боя Добробабину пришлось заменить у пулемёта погибших бойцов. Там его и накрыло взрывом снаряда. После этого командование взводом принял на себя политрук Клочков. О том, что случилось дальше, мы не знаем.

В пути

Есть и другое, пусть косвенное, но весомое доказательство, что слова «отступать некуда – позади Москва» принадлежали политруку Клочкову. Они вполне в его духе. Именно отблеск личности Василия Георгиевича Клочкова привлёк внимание людей к подвигу панфиловцев у разъезда Дубосеково.

Василий Клочков с дочкой Элеонорой

«Мне три с половиной годика было – что я могла запомнить? – рассказывала его дочь Элеонора Васильевна. – Но именно тот день, когда отец уезжал на фронт, в памяти отпечатался чётко. Поразил огромный состав, куда грузились солдаты, и ещё то, что папа мне повязал ленточку, хотя волосёнки у меня были совсем маленькие…Это был август сорок первого года, толчея на перроне, цветы, рыдающие гармошки – так и стоит всё перед глазами… А уже со слов мамы знаю, что отец был очень активный, неугомонный – за тысячу дел одновременно хватался. В 30 лет уже директор горпромторга, а успевал ещё кружок ОСОАВИАХИМ вести, и стихи писал, и на гитаре играл, и в газете печатался, и фотографией увлекался…»

Панфиловская дивизия формировалась в Казахстане и Киргизии. Отправили её в Ленинград.

Открытка Василия Клочкова из Чкалова жене и дочке: «Здравствуйте, любимые Ниночка и дочка Эличка! Едем ближе к цели. Настроение у всех прекрасное, бодрое. Сегодня, Нина, дважды видел тебя во сне. Хотелось бы видеть и дочку. Крепко-крепко целую. Ваш папа».

Из Сызрани: «Только что проводили глазами красавицу Волгу…»

Станция Пенза-I: «Здравствуйте, Нина и Эля! Приехал в счастьем связавший нас город. Через несколько минут едем дальше. До фронта осталось 900 километров…»

Родом Василий был из Саратовской области. В 1921-м, во время голода в Поволжье, семья перебралась на Алтай. В Пензе Клочков работал главным бухгалтером на почтамте, там и познакомился с женой. Перед войной жили в Алма-Ате. Василий, наверное, занимался не совсем своим делом, он был прирождённым военным, поэтому на фронт ехал со смешанными чувствами. Грустил по родным, радовался, что скоро в бой. Сегодня это звучит невыносимо пафосно, но тогда горячий идеализм был почти нормой.

26 августа: «Ночь провели в Москве. Чертовская ночь, дождь шёл всю ночь. Пока что неизвестно, был в Москве или около Москвы германский вор, но целую ночь ревели моторы самолётов. Много мы проехали деревень, городов, сёл, аулов и станиц, и везде от мала до велика от души приветствовали нас, махали руками, желали победы и возвращения. А беженцы просили отомстить за то, что фашисты издевались над ними. Я больше всего смотрел на детей… возраста Элички, и даже меньше, тоже кричали и махали ручонками и желали нам победы.

Из Украины в Среднюю Азию, к вам туда, через каждые три-пять минут едут эшелоны эвакуированных. С собой везут исключительно всё: станки с фабрик и заводов, железо, лом, трамваи, трактора, – словом, врагу ничего не остаётся… Гитлеру будет та же участь, какая постигла Бонапарта Наполеона в 1812 году.

Наш паровоз повернул на север… Настроение прекрасное, тем более я всем детям обещал побольше побить фашистов. Для их будущего, для своей дочки я готов отдать свою кровь, каплю за каплей. В случае чего (об этом, конечно, я меньше всего думаю) жалей и воспитывай нашу дочку, говори ей, что отец любил её… Конечно, вернусь я, и свою дочь воспитаем вместе. Целую её крепко-крепко. Я здорово соскучился по ней, конечно и по тебе, и тебя целую столько же и так же крепко, как и Эличку…

Ваш папа В. Клочков».

Накануне

До Ленинграда эшелоны не дошли. Дивизию высадили в Боровичах – недалеко от Новгорода. Становилось холодновато. Ловили диверсантов. Письма в Алма-Ату шли регулярно, потом вдруг две недели ни одного. Наконец:

«Я не писал вам потому, что был со своим подразделением в разведке… Остался жив и невредим. В бою с немцами мы потеряли только двух бойцов и одного ранили, в то время когда мы накрошили много».

Все эти дни Клочков был в диверсионном рейде по немецким тылам. Панфилов считал, что особенно в обороне, даже при отступлении, нужно действовать активно. Отряды истребителей-диверсантов, хорошо вооружённых, с ручными пулемётами, автоматами и запасом гранат, переходили линию фронта. Неожиданно атакуя, солдат обретает психологию победителя, приходит к убеждению, что не он должен бояться врага, а противник пусть дрожит от страха.

За этот успешный рейд, во время которого был разгромлен под Старой Руссой отряд немцев, Василий Клочков получил свой первый орден – Боевого Красного Знамени. 10 октября полки снова посадили в эшелоны, отправив под Москву, прикрывать Волоколамское шоссе. Через шесть дней Панфиловская дивизия была атакована несколькими немецкими. «Тебе, Илья Васильевич, – обратился генерал к полковнику Капрову, – отражать первый удар». Как выразился потом Клочков, «фашисты собрались завтракать в Волоколамске, а ужинать в Москве». Отбивались в основном гранатами и бутылками с горючей смесью.

Маршал Константин Рокоссовский, вспоминая те дни, писал: «Обойдя деревню с юга, гитлеровцы наткнулись на высоту, обороняемую 4-й стрелковой ротой, политруком которой был Василий Клочков». Второй раз маршал помянет Клочкова после боя у Дубосеково. Вдумайтесь, простой политрук роты дважды за месяц с небольшим вызывал восхищение своего командарма. Под деревней Федосьино полк выдержал натиск семидесяти танков противника, сжёг десять.

Вновь летит письмо в Алма-Ату: «Я жив, здоров и нисколько невредим. Пишите, что нового у вас в Алма-Ате. Нина, сегодня я видел тебя во сне обиженной. Утром встал, и взгрустнулось немного. Соскучился чертовски за тобой и Эличкой. Доченька, а ты соскучилась за папой? Папа бьёт фашистов, а когда перебьёт их всех, приедет к Эличке и привезёт ей гостинцев много-много».

5 ноября три наших разведгруппы ушли в тыл к немцам за языком. Одну из них возглавил лично полковник Капров, но командовать основным, самым большим отрядом поручили Василию Клочкову. Это говорит о том, что его ценили как лучшего командира разведчиков в полку. Он эту репутацию вновь подтвердил. Уничтожив немецких пехотинцев, наши бойцы прорвались к немецкому штабу в деревне Жданово. Там стояли три танка. Бутылки с горючей смесью бросили прямо в люки. Танки запылали, следом уничтожили штаб. А вот языка добыть не удалось, никто из фашистов в бою не уцелел. Уже в полдень устроили засаду, напав на взвод немцев, четверых взяли в плен.

Политрук Клочков был снова представлен к ордену Красного Знамени. Даже растерялся, уж больно часто, можно сказать, раз в месяц. Здесь нужно понимать, что в 41-м награды были огромной редкостью.

«Мне кажется, командир части и комиссар переоценили меня, – писал Василий домой, – но они также славные командиры, всегда на передовых позициях, они тоже представлены к награде. Словом, наша часть действует хорошо… Частенько смотрю фото и целую вас. Соскучился здорово, но ничего не попишешь, разобьём Гитлера, вернусь… Вас крепко и очень крепко целую. Любящий вас папа. 7.XI. В. Клочков»

Это было его последнее письмо. Родные получили его, когда их отца и мужа не было в живых.

Ваши имена

В Дубосеково Клочкова, судя по всему, успели полюбить. Тамара Матвеевна Скобкина его не запомнила, потому что была совсем маленькой, но знала по рассказам родных: «Клочков, когда к нам приходил, сразу к моей кроватке шёл – брал на руки и тетёшкал, игрался со мной. Матери говорил, что у него такая же дочка в Алма-Ате осталась. Говорил, что я очень похожа на неё».

Из воспоминаний Ольги Викторовны Макаровой: «Из моей памяти никогда не выйдут анекдоты политрука Клочкова В. Г. Бывало, чистим картошку для солдат, а он сядет на корточки и своими анекдотами смешил нас. Он для солдат был строг, но и также любил их. Мы истопили баню, он старался, чтобы все помылись. В тот памятный день 16 ноября 1941 года, в воскресенье, политрук Клочков В. Г. и ст. лейтенант принесли связки баранок, стали раздавать солдатам, и вдруг вбегает часовой и говорит: “Танки!..”»

«Великое не умирает», – говорил генерал Иван Васильевич Панфилов. Дай-то Бог. Дай Бог всем вам, ребята, Царствия Небесного: и тебе, политрук Василий Клочков, и твоим бойцам, и всем, кто сражался вместе с вами. Вы были не единственными героями той страшной битвы, когда решалась судьба нашей родины. Таких историй, как ваша, было много, десятки только в вашей дивизии. Вас было не двадцать восемь, а в сотни, тысячи раз больше. Но судьба выбрала именно ваши имена, чтобы мы могли помолиться, ваши святые лица, чтобы, глядя на них, мы чувствовали, как сжимается сердце и оживают слова: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за други своя».

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска