Это было в 1981 году, ранней осенью. В командировку ехали втроём: я с Сергеем – тогда ещё молодые инженеры – и наш непосредственный начальник Олег Васильевич. Он был всего на пять лет старше нас, не важничал, несмотря на свою должность начальника отдела и учёную степень, поэтому мы звали его попросту – Олегом. Это был здоровяк атлетического сложения и потрясающей работоспособности.

Мы работали в НИИ радиотехнического профиля и ехали на наш объект по срочному и очень важному делу. Плохо было то, что Олег заболевал. Это было видно сразу, когда мы сели в вагон и зашли в купе: лицо у него было покрасневшее, глаза слезились.

– Продуло вчера на рыбалке, – говорил он. – Температура – тридцать восемь. Жена не хотела отпускать, а что делать, ехать надо.

Расположились, сели пить чай. Олег достал из сумки бутылку перцовки:

– Буду лечиться дедовским способом.

Он выпил почти целый стакан, кое-как закусил и запил горячим чаем. Угостил и нас, так что бутылка быстро опустела. Потом постелил себе на нижней полке, улёгся и сказал:

– Вот что, ребята, четвёртого пассажира вроде бы нет, укройте меня вон тем матрацем. И садитесь на меня, не стесняйтесь, мне пропотеть надо.

Он повернулся на живот, мы с головой укрыли его матрацем и со смехом уселись сверху. Достали карты и стали резаться в подкидного. Вошли в азарт и яростно шлёпали картами по матрацу, пока под нами не послышался придушенный, словно из подземелья, голос:

– Хватит, ребята, слезайте.

Олег поднялся весь мокрый, вытерся полотенцем, переоделся, и мы завалились спать.

Утром наш начальник, свежий и здоровый, разбудил нас:

– Вставайте, господа, нас ждут великие дела!

А дела были такие. Наше изделие – радиолокационная станция, предназначенная для дальнего обнаружения воздушных целей, – прошла все испытания и готовилась для передачи военному ведомству. Однако возникло неожиданное препятствие: служба санитарного контроля обнаружила, что в деревне, расположенной в пяти километрах от нашего локатора, уровень электромагнитного излучения значительно превышает установленную норму. Конечно, главный луч локатора, как ему и положено, шарит в отведённом ему секторе воздушного пространства в поисках летящих целей, но боковое излучение попадает на деревню. Никакой нашей вины здесь не было: когда мы проектировали изделие, о таких жёстких нормах для населения не было и речи. Да и сама служба санитарного контроля появилась лишь в последнее время, когда заговорили о гуманизации техники. Хотели переселять деревню, уже выбрали новое место для застройки, определились с денежной компенсацией для переселенцев, но тут дело зашло в тупик. Жители деревни наотрез отказались покидать родную землю, даже коллективное письмо отправили в правительство.

Пока шла эта тягомотина, у нас в отделе созрело подходящее решение этой проблемы. С ним-то, с этим решением, мы и приехали сюда. На вокзале нас ждал служебный «газик», но до объекта добрались только к полудню. Пообедали – и сразу в инженерный корпус на совещание. Олег выступал первым: минут двадцать он разъяснял суть нашего предложения, размахивая указкой возле плаката со схемой передающей антенной решётки, и, наконец, подвёл итог:

– Итак, антенное полотно мы трогать не будем, изменим лишь блок распределения мощности. На главный луч это никак не повлияет, а боковое излучение уменьшится в три-четыре раза.

Представитель заказчика полковник Михайлов – немолодой, полнеющий, в мундире с голубыми авиационными погонами – за столом сидел нахмурившись. Он возразил:

– Допустим, это вам удастся, но ведь потом снова испытания – с самолётами, с имитацией целей. Вы знаете, сколько на это требуется государственных средств?

– Не больше, чем на переселение деревни, – отвечал Олег.

– Ну хорошо, а сколько вам нужно времени на переделку распределителя мощности?

– Две недели, – не задумываясь, ответил Олег.

– А потом ещё столько же займут испытания! – полковник был возмущён. – Нет, не пойдёт! Через три недели назначено заседание государственной комиссии по приёмке изделия, и переносить этот срок нельзя. Укладывайтесь в неделю. Сможете?

Олег посмотрел на меня и Сергея. Мы, не сговариваясь, замотали головами, показывая, что неделя – срок нереальный.

– Нет, в неделю нам не уложиться, даже если я весь свой отдел сюда привезу.

Потом выступала представитель службы санитарного надзора – дама средних лет с сильно подведёнными глазами и в очень короткой юбке. Говорила обтекаемыми фразами о том, что «здоровье населения – важный фактор развития советского общества».

Заседали долго, но так ни к чему и не пришли.

На другой день с утра мы с Сергеем сидели в аппаратной и прикидывали, как мы здесь развернём работу, если нам разрешат. Появился Олег и с мрачным видом сообщил:

– Только что мне звонил Михайлов, сказал, что саннадзор согласился подписать. Они там в инструкции лазейку нашли: оказывается, в некоторых случаях можно учитывать не пиковое значение, а средний уровень. А он вполне укладывается в норму.

– Значит, мы здесь не нужны, – безрадостно сказал Сергей.

– Не знаю, лукавство здесь какое-то. Читал я их инструкцию, туманно написано, понимать можно по-разному. Но Михайлов, конечно, трактует в свою пользу. И на эту даму чиновную давит. Сегодня комиссия поедет в деревню окончательные замеры делать, для протокола. На три часа назначено, и нам тоже надо быть… Я вот думаю, хорошо бы комиссии показать что-то такое впечатляющее, какой-то наглядный эффект действия электромагнитного излучения.

Я вспомнил:

– Мы когда студентами на радиоцентр приезжали, нам показывали, как лампочки горят сами по себе. Из воздуха энергию берут.

– Ну, здесь такого не будет, мощность не та, – отвечал Олег. – А давай с тобой после обеда пройдёмся до деревни. Раньше комиссии придём, осмотримся там.

* * *

Мы шли живописной дорогой: сначала леском, потом мимо сжатого поля. Вышли к деревенской околице. У крайнего дома, добротного, с резными наличниками и высоким крыльцом, сидел на скамейке дед. Окно было открыто, оттуда слышалась старинная песня:

Позарастали стёжки-дорожки,
Где проходили милого ножки,
Позарастали мохом-травою,
Где мы гуляли, милый, с тобою…

Видно, крутилась пластинка – старая, заезженная.

– Знакомый мужик, мы с ним на рыбалку ходили, – сказал Олег и крикнул: – Здорово, Петрович!

Тот поднялся и стал внимательно нас разглядывать. Стало видно, что он ещё не стар, только сильно небрит и не вполне трезвый.

– И вам здравствовать! Только мы отсюда никуда не уедем. Здесь родились, здесь и помирать будем.

– Не волнуйся, Петрович! Переселение отменяется. Сегодня последний раз к вам приедут, сделают измерения. Так, для порядка. О переселении и думать забудьте.

– А, ну тогда прошу в дом. Годовщину мы отмечали – ровно год, как нет нашего Володьки… Гости-то уже разошлись.

Мы прошли через сени, где стояли ящики с яблоками, горкой лежали тыквы и царил густой запах свежего урожая. Поднялись в горницу, где две женщины убирали посуду со столов, поставленных в ряд. На почётном месте стояла обрамлённая траурной лентой фотография светловолосого парня в военной форме. Пластинка всё крутилась:

Где ж милый скрылся, где пропадает,
Бедное сердце плачет, страдает…

Хозяин подошёл к комоду и выключил стоящую на нём большую радиолу. Потом поставил на стол два стакана и достал початую бутылку водки:

– Помяните сынка нашего.

Олег развёл руками:

– Прости, Петрович, нам нельзя, на работе мы.

– Ну тогда квасу выпейте, хозяйка моя добрый квас готовит. Маша, неси квасу гостям!

Сам он сел к открытому окну и закурил. Хозяйка с лицом, на котором, казалось, навсегда застыла скорбь, подошла к нам с кувшином и наполнила стаканы. Другая женщина – молодая, в чёрном платье, с большими печальными глазами – поставила перед нами блюдо с нарезанными пирогами и скрылась за занавеской. Оттуда появилась девочка лет пяти, с волосами соломенного цвета и с любопытством уставилась на нас.

Мы пили густой, пенистый напиток, ели пироги и слушали рассказ хозяина о сыне, погибшем в Афганистане. Олег попросил ещё раз включить пластинку. Снова полилась щемящая душу мелодия, и низкий женский голос запел:

Позарастали
стёжки-дорожки…

За занавеской послышалось всхлипывание…

Когда песня кончилась, Олег подошёл к радиоле, но почему-то не выключил её, а продолжал внимательно слушать, как шипит и потрескивает старая пластинка. Наконец он повернулся ко мне:

– Я тут побуду, а ты иди на улицу. Как подъедут, сразу зови меня.

Приехали на автобусе большой компанией и пошли по деревенской улице, сопровождаемые гомонящей ватагой детворы. Инженер нёс в руках чемоданчик – измеритель интенсивности электромагнитного поля, время от времени он останавливался, а его спутник записывал показания. Рядом с ним шла начальственная дама.

– Уважаемые члены комиссии, обратите внимание, – говорила она, показывая длинным красным ногтем на шкалу прибора, – превышение нормы в течение трёх секунд, затем 25 секунд – низкий уровень. И далее всё повторяется периодически. В итоге средний уровень значительно ниже нормы.

Члены комиссии понимающе кивали головами, только Олег позволил себе не согласиться:

– Если сильный импульс вышибет мне мозги, то мне уже будет без разницы, каким он станет потом – слабее или нет.

Дама посмотрела на него уничтожающе и железным голосом произнесла:

– Мы следуем инструкции – государственному документу.

Один из идущих передо мной спросил соседа:

– Кто это такой?

– Начальник отдела. Молодой ещё, не обтёрся.

Подошли к околице. Олег показал на знакомый дом:

– Давайте зайдём в эту избу. Насколько я знаю, полагается один замер делать в помещении.

Он постучал в дверь:

– Хозяева, пустите служивых людей. По казённой надобности.

Зашли всемером: полковник Михайлов, важная дама со своей свитой и мы с Олегом. Инженер посмотрел на прибор:

– Всё то же самое, как на улице. Можете убедиться.

Последние слова он адресовал Олегу. Тот не замедлил отозваться:

– А я сейчас измерю по-своему, доморощенным способом. Можно мне воспользоваться вашим радиоприёмником? – обратился он к хозяину, молча стоящему у дверей.

– Отчего нельзя? Валяйте, – отвечал Петрович.

Олег подошёл к радиоле, включил её и стал крутить ручку настройки, пока не раздалось шипение, прерываемое громким, до боли в ушах, треском. Он повернулся к присутствующим:

– Это наш локатор работает в штатном режиме. Товарищ полковник, вам эти звуки что-то напоминают?

Полковник озадаченно поскрёб в затылке:

– Напоминают. «Русская сорока».

– Вот именно! – сказал Олег и выключил приёмник. – Хочу пояснить для всех присутствующих. Недавно в американском еженедельнике появилось сообщение, что русские ввели в действие новую радиолокационную станцию. Если приёмник настроить на частоту этой станции, то слышны характерные звуки: треск, потом пауза, потом снова треск. И так далее. За это натовские военные прозвали наш новый локатор «русская сорока».

Он помолчал, обводя взглядом присутствующих, и продолжил:

– Уважаемые члены комиссии, мы с вами разъедемся по местам, где излучения практически нет, а крестьяне останутся жить с «русской сорокой»…

Члены комиссии молча покидали дом. Полковник, дождавшись, когда остальные выйдут, подошёл к радиоле и посмотрел на шкалу настройки. Потом приоткрыл крышку, где стояла пластинка, взглянул на Олега, но ничего не сказал. Он пошёл было к двери, но остановился у траурной фотографии, постоял, подошёл к хозяину и пожал ему руку:

– В Афганистане сын погиб?

– Да, там.

Полковник вздохнул:

– А у меня двое сыновей там служат…

Только вечером в гостинице, когда мы готовились ко сну, до меня дошло: а ведь в бытовом приёмнике нет дециметрового диапазона. Как же он мог нашу частоту принимать? Этот вопрос я задал Олегу, и он без тени смущения отвечал:

– Верно мыслишь, этого диапазона нет. А пластинка на что? Трещала так, как надо.

«Ну и авантюрист, – подумал я. – Прямо Остап Бендер».

– Так ты что, комиссию обманул?

– Какой же это обман? А если бы был в приёмнике этот диапазон, мы бы услышали «сороку»? Услышали бы, да ещё как! Так что не обман это, а обычная имитация реальности. Хотелось, чтобы люди почувствовали опасность. Одно дело – увидеть стрелку на приборе, а другое дело – звук, особенно когда по мозгам стучит.

– Стоило ли так рисковать, Олег? И ради чего?

– Ради чего? Уж точно не ради нашей работы. Мне эта канитель с распределителем мощности не нужна. Ещё неизвестно, получится или нет. Тут надо работать, как неграм на плантации, а получим, в лучшем случае, премию по 50 рублей. Проще нам собрать чемоданы – и домой… Ради чего? Людей беззащитных жалко. Видел, сколько там детей? Петровича жалко с его семейством… Да, рискнул. И не знаю, чем это кончится. Михайлов ведь всё понял, хоть и промолчал.

 – Думаешь, он понял? – спросил я.

– Думаю, да. Он человек бывалый, неглупый, такого на мякине не проведёшь. Он служил ещё на первых зенитно-ракетных установках С-25. Их ещё в пятидесятые годы ставили вокруг Москвы. Вот тогда действительно надо было спешить: когда война в Корее началась, американцы собирались нанести бомбовый удар по Москве. У них тогда были бомбардировщики, недосягаемые ни для наших зениток, ни для самолётов. Наши локаторщики и ракетчики – молодцы, быстро создали новое оружие. А сейчас спешка ни к чему. Неделей раньше, неделей позже. Этот срок сдачи из пальца высосан…

Два дня мы жили в неопределённости, а на третий день узнали, что полковник Михайлов всё-таки убедил своё начальство перенести срок приёмки изделия. Мы, как застоявшиеся молодые кони, бросились в аппаратную и принялись за работу. Не скажу, что всё шло гладко, но в конце концов нам удалось снизить уровень излучения в деревне и её окрестностях, а через некоторое время радиолокационная станция была принята на вооружение…

Что побудило полковника Михайлова изменить своё решение, хотя оно было обосновано протоколом комиссии? Я думаю, что это было сострадание к людям – так же, как у Олега. А ещё, может быть, он оценил поступок Олега, когда тот разыграл фарс перед комиссией с риском для своей репутации. Такой вот типично русский характер – бесшабашность и в то же время способность к жертвенности.

Вологда, август, 2016 г.

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска