Мне думается, что я могу говорить с вами не с объективной точки зрения, а просто как старый человек (мне восьмой десяток, поэтому я вправе считать себя старым) и как человек с почти что 50-летним опытом врача и священника.

Проблемы, с которыми человек встречается в пожилом возрасте, коренятся в его прошлом, настоящем и будущем. И мне хотелось бы сказать несколько слов о каждой из трёх ситуаций.

В первую очередь всем пожилым и стареющим людям неизбежно приходится сталкиваться с необходимостью стать перед лицом своего прошлого. Это относится к отдельным людям и в равной мере и к целым народам. Кажется, Солженицын в одной из своих книг писал, что народ, который не примирился со своим прошлым, не сможет разрешить ни одной проблемы в будущем.

Поэтому первое, что пожилой человек обязан сделать, – это поставить перед собой задачу: не избегать своего прошлого; быть готовым, если прошлое предстанет в виде воспоминания или человека из далёкого, давно забытого времени и напомнит о неразрешённой проблеме, встретить его лицом к лицу.

Несколько лет назад ко мне пришла одна пожилая прихожанка и сказала: «Я не знаю, что мне делать: не могу спать по ночам, меня одолевают мысли, образы прошлого, моменты прожитой жизни. Я обратилась к врачу за помощью, он дал мне снотворное, но оно не помогает: то, что было воспоминаниями и мыслями, превращается в ночной кошмар».

И я ей указал на то, в чём сам всё больше убеждаюсь со временем: нам даётся жить и проживать заново своё прошлое до тех пор, пока мы не разрешим все встающие проблемы. Пока мы не встретили ситуацию из прошлого лицом к лицу (а во время бессонницы приходит на память только неладное), пока не разрешили тот или иной вопрос, он будет настойчиво возвращаться в виде воспоминаний, ночных кошмаров или образов.

Поэтому я предложил этой женщине принять то, что прошлое её так глубоко тревожит, как милость Божию, поставить перед собой вопрос: «Бог вернул меня обратно к этой ситуации. Сделала бы я сейчас то же самое, произнесла бы те же слова, что пятьдесят, семьдесят, сорок лет назад?»

И нужно ставить этот вопрос до тех пор, пока не сможешь сказать всем своим существом не только из страха, но на основании всего жизненного опыта: нет, оказавшись в прежней ситуации, я бы так уже не поступила; всем умом и всем сердцем, всей волей и плотью отрекаюсь от этого, прежняя «я» умерла.

Нам даётся жить и проживать заново, с неизбежностью возвращаться во все неладные, болезненные, уродливые ситуации нашего прошлого с тем, чтобы изнутри обретённой зрелости разрешить их, развязаться с ними, как развязывают узлы и отпускают на свободу.

Второй пример, который мне хотелось бы привести, похожий, только разрешился он иначе. Ко мне пришёл человек, которому было за восемьдесят, и попросил совета. Когда ему было лет двадцать, в России шла Гражданская война и он служил офицером Белой армии. Он был влюблён в медицинскую сестру своего подразделения, и она его глубоко любила. Они собирались пожениться. Всё было полно надежды и радости, но однажды во время перестрелки она нечаянно высунулась и он её застрелил. И он никак не мог с этим примириться.

Он мне говорил: «Я убил девушку, которую любил и которая любила меня. Я оборвал жизнь, только начинающую расцветать, полную возможностей и будущего. Что мне делать?» Я спросил: «А что вы делали до сих пор, это ведь произошло лет шестьдесят назад?» – «Я следовал всем советам, которые мне давали. Я молился о прощении, но не находил покоя в сердце; исповедовался, плакал о том, что совершил, получал разрешительную молитву, но ничего не происходило; творил в её память, сколько мог, добрые дела, но опять в моём сердце ничего не менялось; причащался, делал всё, что благочестивые люди, священники и друзья мне советовали».

Вот что я сказал: «Вы молили о прощении Бога, Которого не убивали, вы просили священника, которому не нанесли вреда, отпустить вам грехи. А просили ли вы Машу, которую убили, простить вас?» «Но она мертва», – сказал он. «Да, она мертва – в том смысле, что физически ваша пуля оборвала её жизнь. Но разве вы не верите, что Бог не есть Бог мёртвых, но Бог живых?» Он говорит: «Верю». – «Значит, она жива. Поэтому после вечерних молитв сядьте в кресло и поговорите с ней. Помолитесь Богу, чтобы она смогла услышать то, что у вас на душе. Расскажите ей о своём раскаянии, о всём том, что вам пришлось пережить, о своей боли и отчаянии, попросите её простить вас и помолиться Богу, чтобы Он, если она может от всего сердца вас простить, ниспослал бы вам мир». И это совершилось.

Таково наше положение по отношению к прошлому: прошлое присутствует в нас двояким образом. Это могут быть события, которые с нами произошли, повлияли на нас, но потом утратили своё значение, растворились так же, как пища, которую мы едим.

Но прошлое также присутствует в нас в виде неразрешённых проблем, и необходимо помнить, что Бог даёт нам шанс, настойчиво возвращая к ним в ночных кошмарах, в воспоминаниях, во встречах того или другого рода или порой в чтении романов, в которых мы неожиданно наталкиваемся на описание наших собственных обстоятельств и ужасаемся, что приходится пережить их заново. Мы не должны отворачиваться от прошлого, нужно взглянуть ему в лицо и поставить перед собой вопрос: «Тот ли я человек, который так поступил, или нет? Если я остался прежним, то это не прошлое, это – моё настоящее, и его необходимо изжить тем или другим образом».

* * *

Есть ещё проблема настоящего. Зачастую пожилые люди отчаянно цепляются за то, что уходит, чего они не могут удержать, как бы ни старались. Как ни напрягай физические силы, в 70 уже не удаётся быть таким же, как в 40 или 30. Как ни тренируй ум, есть вещи, на которые мы способны в 25, но не способны в 80. Что же делать? Большинство людей какое-то время пытаются раздувать угли в надежде вызвать язычок пламени, чтобы хоть на мгновение снова стать такими, какими были раньше. Я думаю, это ошибка: чем старательнее мы раздуваем угли, тем быстрее они превращаются в пепел. Верное решение, как мне представляется, даётся в дивных строчках стихотворения Виктора Гюго:

Тот возвращается к первичному истоку,
Кто в вечность устремлён от преходящих дней.
Горит огонь в очах у молодых людей,
Но льётся ровный свет из старческого ока.

Нам необходимо осознать, что есть время пламенеть, а есть время светить. Свет тихий, спокойный, ровный, который во тьме светит, может принести больше пользы людям, чем обжигающее пламя.

В нас должна произойти чрезвычайно важная перемена: нам нужно научиться принимать, что мы больше не способны гореть жарким пламенем, но можем сиять тихим светом. Для окружающих мы можем служить средоточием внутреннего мира, покоя, примирения, вместо того чтобы производить зажигательную энергию, которая побуждает людей к действию, к движению.

Другой трудный момент в старении – это то, что многое становится недоступным. В особенности нелегко осознавать, что перестаёшь влиять на события. Но есть две разных состояния – пассивность и созерцательность. Чаще всего пожилой человек со страхом готовится к тому, что, как только он перестанет влиять на события, ему придётся жить пассивно и принимать удары судьбы. Вместо этого он мог бы научиться способности спокойно вглядываться в события не спеша, со всем жизненным опытом, со всем бесстрастием (которое даётся, если не бросаешься действовать сломя голову) и только после этого произносить слово, которое зазвучит из глубины покоя или, если хотите, из глубины внутреннего молчания и которое будет словом истины, потому что выразит то, что находится в сердцевине молчания, за пределами слов.

Порой пожилому человеку можно помочь открыть в себе нечто очень важное: кем он является, даже если он не способен делать то, с чем он или она отлично справлялись в прошлом.

Я вам приведу пример. Моя бабушка умерла, когда ей было 95 лет. Однажды, задолго до девяносто пяти, она настояла на том, чтобы помыть посуду. Было слышно, как она мыла, но под конец раздался ужасный грохот. Она вошла в мою комнату и сказала: «Я разбила всю посуду. Я её чисто вымыла, а потом столкнула локтем на пол, и от неё ничего не осталось. Почему Бог позволяет мне жить, когда я уже ни на что не гожусь, даже мыть посуду?»

Я ей говорю: «Могу назвать две причины. Во-первых, на небесах полно старушек. Думаешь, Бог может Себе позволить заполучить ещё одну?» Она обиделась и сказала: «Ты всё шутишь, а я говорю серьёзно». Я сказал: «Да, но есть и вторая причина. Есть нечто, чего с момента сотворения мира до Страшного Суда и после ни одна Божия тварь, за исключением тебя, не сумела сделать». Она посмотрела на меня с интересом. Я ответил: «Никто, кроме тебя, не сумел быть моей бабушкой».

Если приходится иметь дело с пожилыми людьми, которые считают себя бесполезными, можно сказать: «Нет, есть одна вещь, которую ты можешь делать, как никто другой. Ты – моя мать, мой друг, ты то-то или то-то», – чтобы человек понял: в этом его абсолютная, несомненная и вечная ценность. И вы увидите, какой заряд надежды и радости это может дать человеку.

Есть ещё один момент, который относится к настоящему: с возрастом мы всё больше начинаем зависеть от других людей из-за того, что оставляют силы или серьёзно заболеваем. И зачастую пожилые люди говорят: «Почему я никак не умру? Я не хочу быть обузой для окружающих».

И такие слова никогда нельзя оставлять без ответа, потому что это ситуация безнадёжности. Если ты уверен, что ты обуза, для тебя ничего не остаётся, как покончить с собой или постараться приблизить свою кончину. Но ты никогда не будешь обузой, если окружающие любят тебя. Ухаживать ласково, заботливо, вдумчиво за тем, кого люди любили всю свою жизнь, – радость, привилегия, и на самом деле, плата (хотя само по себе слово уродливо), плата за всё то, что ты для них сделал. Мать годами заботилась о детях, и теперь их привилегия – и я настаиваю, для детей это привилегия – заботиться о матери. Но не безусловно. И здесь – второе «если».

Если ты стал зависеть от ласки, любви и преданности твоего окружения, твоя задача – сделать ситуацию простой и лёгкой. Нужно научиться принимать с благодарностью то, что тебе даётся, и превратить взаимоотношения с окружающими в праздник, а не в наказание для себя и для них. Необходимо напоминать себе, что мы тоже можем оказаться объектом заботы, и это может стать опустошающим или, наоборот, чрезвычайно плодотворным опытом. В одном псалме говорится: «Что воздам Господу за все благодеяния Его ко мне?» И ответ: «Чашу спасения прииму и имя Господне призову» (Пс. 115, 3-4).

Если принимать со стеснённым сердцем, всем видом показывая: ни за что от тебя ничего бы не принял; не будь я жертвой ревматизма, болезни или старости, я бы от тебя не зависел; какое несчастье, как мне жаль тебя, а ещё больше жаль себя, то, разумеется, можно превратить отношения любви в нечто, полное горечи. Это наука, которой должны овладеть все стареющие люди.

* * *

Пожилой человек время от времени размышляет о своей смерти, и смерть в какие-то моменты представляется ему освобождением, а в какие-то – ужасом. Смерть представляется освобождением, пока ещё не нависла над нами. Но когда она совсем рядом, когда в теле уже ощущается мёртвость, может напасть страх. Поэтому чрезвычайно важно начинать вырабатывать в себе здоровое отношение к смерти не тогда, когда мы её боимся, а значительно раньше: в детстве, в молодости. В зрелом возрасте нужно учиться смотреть на смерть творчески.

Раньше всего, мне кажется, необходимо понять разницу между процессом умирания и смертью как таковой, потому что многие не боялись бы смерти, если бы не боялись того, что им проходилось наблюдать при умирании близких: слабеющего сердцебиения, затруднённого дыхания, страданий, которые сопровождают некоторые заболевания и т. д. В большинстве случаев людям можно объяснить, что умирание – это не кошмар, как им представляется из увиденного или услышанного в прошлом. С другой стороны, с мыслью о смерти или с надеждой, которую она даёт, можно свыкнуться. Но чего никогда нельзя делать, беседуя о смерти со старыми или больными людьми, – это говорить так, будто мы можем к ней подготовить. Невозможно никого подготовить к тому, чего не сам испытал.

Что же делать? Сделать можно многое, но есть нечто абсолютно основоположное: мы должны готовить человека не к смерти, а к вечной жизни. Только в той мере, в какой человек сейчас, пока он во плоти, переживает опыт вечной жизни, он будет способен взглянуть в лицо физической смерти, разделяющей душу и тело, и взглянуть не только с самообладанием, но с надеждой, как апостол Павел, который мог сказать, что для него умереть означает не сбросить с себя временную жизнь, а облечься в вечность. Духовно поддержать умирающего можно, только помогая ему постепенно врастать в вечность.

Когда я был молодым священником, у меня был друг, старше меня, его жизнь сложилась очень трудно. В 19 лет он попал в советский концентрационный лагерь, заболел гангреной, ему ампутировали ногу по бедро и выкинули из лагеря, потому что он стал ни на что негодным. Ему немало пришлось пережить.

В какой-то момент врачи его обследовали и обнаружили не подлежащую операции опухоль, которая распространилась на печень. Ему ничего не сказали, но сказали мне и его сестре, и я пошёл его навестить. Он лежал на койке, сильный, высокий, красивый человек, и сетовал: «Как некстати! Столько дел, и вот: я в постели, и мне даже не могут сказать, как долго это продлится!» Я сказал: «Сколько раз вы мне говорили: как бы хотелось остановить время, чтобы ничего не надо было делать, а только быть. Что же, Бог сделал это за вас. Делать вы ничего не можете. Научитесь быть».

Он посмотрел на меня и сказал: «Да, действительно, но как? Быть означает как бы пребывать в вечности. Нельзя “просто быть” в пустоте, подвешенным между небом и землёй». Я сказал: «Это очень просто. Во-первых, нужно примириться со всем, что произошло в вашей жизни, с собственной совестью, с окружающими вас людьми, со всеми теми, кого приходилось встречать, и с Богом. Давайте займёмся этим. Подумайте о своём непосредственном окружении: о родственниках, друзьях, знакомых, – и поставьте перед собой вопрос: примирился ли я с каждым из них? Если нет – ищите примирения». Он сказал: «Да, но некоторых уже нет в живых». И я ему привёл пример человека, застрелившего свою возлюбленную. Так мы перебрали всё его окружение. Это была борьба, это было непросто, но у него в сердце водворялся мир, и мы продолжали двигаться дальше, вскрывая слой за слоем.

Один русский святой говорил, что производить суд своей совести – как луковицу чистить: вначале снимаешь сухую шкурку, она отваливается без труда, потом начинаешь снимать слои, в которых сохранился сок, и тогда льёшь слезы и плачешь, плачешь, пока не дойдёшь до самой сердцевины и не обнаружишь, что она сладка.

Этим мы и занимались три месяца, в течение которых он постепенно угасал. И за две недели до смерти, когда от него уже ничего не оставалось, кроме больших сияющих глаз, он мне сказал: «Знаете, моё тело почти умерло, но я никогда не ощущал себя таким интенсивно живым, как сейчас». И поскольку он обнаружил, что жизнь зависит не от физического состояния, а от цельности, которую приобрёл, от жизни преизбыточествующей, в которую погрузился, он смог взглянуть в лицо смерти так, как не смог бы взглянуть, если бы предстал перед ней со всем грузом своего прошлого, со всей горечью, болью, неудовлетворённостью и отчуждением.

(В сокращении)

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска