АВТОР: Иван Зебарев

ПРОЩАЙ, МАМА

Я только начал учиться в 9-м классе, когда получил повестку для призыва в армию, вместе с другими парнями моего возраста, 1926 г. р. Нам было по шестнадцать лет; в тяжёлое военное время, при нищенском питании, мы были худые, низкого роста, истощённые. У меня рост был 149 см, вес 37 кг. У кого рост был ниже 147 см, они были счастливчики, их не призывали, и военную службу они вообще не проходили. Я как вернулся с фронта через семь лет, они уже успели закончить институты и работали учителями и техническими специалистами.

Иван Зебарев. Этот снимок сделан в Германии уже после войны, в 1947 году

Когда меня призвали, обе сестры были далеко, брат воевал, и из родных проводить меня на сборный пункт в с. Пустошь никто не мог. Вызвался сосед, дядя Александр Пунегов, вернувшийся с фронта без одной ноги. Согласился везти меня на телеге. Тогда вообще автомашин не было – все они были отправлены на фронт, добирались в основном пешком или на лошади. Мать, что было муки, спекла на дорогу олашки с картофелем и с мукой из клеверных цветков. Она до того распухла от голода, что не могла ходить и лишь вышла на крыльцо – и плачет, заливается слезами, и эта картина осталась со мной на всю жизнь.

Через несколько месяцев мама умерла, но мне не сообщили, чтобы я не нервничал. А ведь вначале, пока не попал на фронт, у меня была возможность съездить домой на десять дней.

На проводы в солдаты пришло много родственников, знакомых и соседей. Мне дали чью-то гармошку, и я шёл впереди всей этой компании и играл деревенскую проходную «Кебра гoра», а девушки пели частушки, которые они исполняли обычно во время православных праздников. Мне было грустно на сердце оттого, что у всех призывников на этих провожаньях кто-то был близкий, а у меня никого не было, кроме соседа дяди Oльoксана.

На окраине деревни Вичкодор колонна остановилась, и начали прощаться. Было много слёз. Не знали тогда, что из нескольких десятков парней возвратятся на родину единицы. Но чувствовали родные их, что эти неоперившиеся птенцы ещё не доросли до солдат. И боялись ожидавших их военных жерновов…

В Пустоши мы закусили, послушали последние напутствия дяди Oльoксана, вернувшегося с войны инвалидом. Он говорил, чтобы на передовой были очень осторожными, бдительными, «вёрткими как черти». Враг очень сильный, оснащён передовой техникой, классным оружием, много снайперов. Не лезьте на рожон, говорил, это глупо.

В АРХАНГЕЛЬСК

Сопровождать нас, призывников, до Архангельска приехали солдаты 33-го стрелкового полка. На ст. Айкино уже стояли теплушки, двухосные «телячьи» вагоны.

По дороге до Котласа к нам подсадили ещё пятерых парней нашего возраста, освободившихся из лагерей. Они все были одеты в одинаковую форму, похожую на форму фэзэошников, вполне добротную, по сравнению с нашими обношенными пальтишками и шароварами. Наши новые соседи вели себя вызывающе и даже нагло. Заняв места вокруг буржуйки, достав из вещмешков хлеб, сало, консервы, сахар, ели, грели чай в кружках и громко смеялись. Потом начали курить, а наши ребята никто не курил. Закрытый вагон быстро затуманило дымом. Когда не куришь, особенно неприятно, тем более тем, кто на верхних нарах. Когда им сделали замечание, мол, ребята, курите махорку возле окошек, они вздыбились, чуть ли не пальцем в глаз, а когда один паренёк собрался перекусить, эти лагерники хватают его котомку и начинают вытаскивать содержимое, угрожая самодельными ножами. Тогда наши ребята не выдержали, спустились с нар, хватают кто полено, кто из рук бандитов вырывает ремень с бляхой, кто просто кулаками – и начали их метелить. Когда перестали рыпаться, засунули их под нары. Через две остановки, когда доложили сопровождавшему о случившемся эпизоде, их выгрузили и отправили в станционную больницу. Нас никого не наказали, поняв, кто был виноват в случившейся драме.

…На платформе Архангельска было много военных, и играл духовой оркестр. Я до этого никогда не слышал в натуре ансамбль духового оркестра, решил, что это играет радио. А потом – глянь – увидел сверкающие золотом трубы, как играют на них музыканты в военной форме, удивился, как они слаженно выдувают военный марш. А впереди стоит и жестикулирует им дирижёр. На душе было торжественно и легко оттого, что так хорошо нас встречают, как на большом празднике.

Построив в колонну, нас повели пешком в военный гарнизон «Молотовск», где первым делом завели в баню. Помылись, попарились, вывели одеваться в другом отделении и уже в военную форму, начиная с нательного белья и кончая шинелью с ремнём, шапкой-ушанкой. Конечно, эта форма была не подогнана и не новая, б/у. Так как мы были недозрелые и низкорослые, шинельки сидели на нас мешковато.

Буквально на следующий день нас погнали из Молотовска в посёлок Лесозавод № 26, где готовили стрелков-автоматчиков. Началась усиленная военная подготовка. Первым делом – получение самых элементарных бытовых навыков: например, как намотать портянку, чтобы не натереть ноги при большом пешем переходе, как сложить скатку из солдатской шинели в летних походах, как правильно носить ремень и заправлять гимнастёрку, чтобы иметь порядочный внешний вид, даже как носить пилотку и зимнюю шапку, чтобы было у всех одинаково. За каждое нарушение малейшее (например, помкомвзвода заметил, что ты стоишь около печки и греешься или руки засунул в карманы) выведут на улицу в гимнастёрке в мороз и будут гонять по снегу, заставят ползать по-пластунски. Но эти наказания зависят ещё от командира отделения – младшего сержанта. Например, наш мл. сержант был более человечным и никогда не злоупотреблял своими обязанностями, а рядом же мл. сержант из кожи вон лез, гонял излишне своих солдат.

Питание было очень скудное. Месяца через три некоторые солдаты так оголодали, что еле ноги передвигали, как дряхлые старики, – их потом отправляли в госпиталь, на поправку.

Солдатам, служившим в запасном полку, выдавали махорку, независимо от того, куришь ты или нет. В основном солдаты у нас все курили. А меня от этой привычки отучил отец. Он сажал в огороде для себя табак, а осенью вялил в куче, чтобы был покрепче, сушил, надевая на реечки на чердаке, и рубил топором мелко, затаривал два деревянных ящика. Я втихаря оттуда набивал карманы пиджака перед тем, как идти пастухом (ребята постарше баловались, и хотелось быть наравне с ними). Там мы крутили из газеты сигару и курили. Но это продолжалось недолго. Как-то отец заметил в моём кармане остатки махорки. Хватает меня, голову мою между ног – и ремнём по голой заднице так отшлёпал, что мать уже стала спасать меня, чтобы отец простил. После этого я не пытался сигаретой баловать и вообще не хотелось. Вот и в запасном полку я махорку собирал в мешочек и менял на рынке посёлка на лепёшки у гражданских мужиков, это был доппаёк.

ПЛЮСЫ ЛЕНД-ЛИЗА

Во время службы в Архангельске нас дважды привлекали на разгрузку и погрузку американских судов. Из Америки, как от члена антигитлеровской коалиции, в 1943 г. прибывали крупные суда с продовольствием. В основном поступал сахар-песок в мешках, крупа, яичный порошок в банках, свиная тушёнка, бобы, фасоль и др. За всё надо было расплачиваться. И в суда американцев, идущие в обратный путь, мы грузили цветные металлы – баббит и алюминиевые чушки. Они внешне выглядели очень красиво, похожие на ледяные. Уставали мы сильно к концу смены, но кормили очень хорошо, в основном фасолевой и кукурузной кашей: каждый солдат зараз получал, если пожелаешь, чуть ли не полный котелок. Мы за месяц работы там неплохо поправились. Груз выгружали большие портовые краны, а мы только развозили по складам в тележках.

Если сегодня работаешь на перевозке песка или крупы, фасоли, перед выходом через КПП друг другу с мешка прямо сыплем, скажем, песок между нательным и тёплым бельём и затягиваем брюки поясным ремнём. Может, и догадывались проверяющие солдаты, но для близира руками проведут сверху вниз – и выходи. Тушёнку, банки сгущёнки и банки яичного порошка тоже умудрялись прятать. Во время этих работ нас размещали в одноэтажных домиках с кухней. Когда возвращались с работы, становились на газету (без обуви) и вытряхивали свой улов с порта. Всю добычу съедобную собирали, готовили на плите и угощались всем гуртом. Так каждый день в течение какого-то времени – хорошие лакомства, сладкий чай со сгущёнкой. Потом снова казарма, муштра.

ДОРОГА НА ФРОНТ

Начали готовиться к отправке на фронт. На перроне нам каждому дали сухой паёк: два сухаря вместо хлеба и два кусочка свиного сала, брикет концентрата – гороховой перловой или пшённой каши – и два кусочка сахара. У каждого солдата был железный круглый котелок и ложка. Это позже наша военная промышленность начала выпускать плоские алюминиевые котелки, крышка которых служила для второго блюда (каши), и плоские фляги с винтовой крышкой. А у немцев у фляги было ещё суконное покрытие.

На ст. Коноша мы узнали, что нас везут на Юг. Природа стала меняться за окном, стало зеленеть и стало теплей, буржуйку уже не надо было топить. В Вологде нас вывели из вагонов и повели в ресторан, где уже были готовы накормить нас. Официанты быстро разнесли каждому по полной тарелке рисовой каши на молоке, со сливочным маслом. Это было очень вкусно, и угощение вологжан мы долго вспоминали. Нас угощали не как солдат, а как родных сыновей, которые едут защищать их, мирных россиян, от коричневой чумы.

На одной станции перед Москвой увидел, продают молоко. И купил целое ведро, угостил всех ребят своего вагона, получилось по солдатской кружке.

Доехали до Украины. Нас высадили с поезда и повели пешком. Вокруг были сгоревшие избы, разрушенные глинобитные дома, мастерские, где копошились старушки и старики, пытаясь сколотить сарайчик, чтобы укрываться от дождя.

Мы были направлены в Стрелковый, дважды краснознамённый Сивашский полк. Этот знаменитый полк форсировал Сиваш в Крыму, в смертельной схватке с врагом один из десяти полков овладел Сапун-горой под Севастополем, штурм которой стоил нашей стране тысяч жизней. Нас, молодых солдат, не нюхавших пороху, боевые солдаты встретили очень хорошо. Они как раз взяли у противника много продуктовых трофеев. (Надо сказать, что старая солдатская поговорка «не нюхал ты ещё пороха» произошла из действительности. Когда снаряд или мина взрывается близко от тебя, то слышишь запах горящего пороха.)

Наши солдаты, истощённые скудной кормёжкой в запасном полку, начали отъедаться – давали чуть ли не по полному котелку супа из кукурузы со свиным салом и с нарезкой из копчёной колбасы. Повар из походной кухни только успевал разливать большим черпаком по котелкам. Солдаты быстро поправлялись, и настроение подымалось.

Среди старослужащих были люди разного возраста, но в основном старшего, были даже те, кто участвовал в нашем отступлении и принял на себя наступление немцев. Одежда их была поношенной, выцветшей, на спинах гимнастёрок – белые пятна от выступавшей в жарких боях и на переходах соли. Они учили нас всему, что могло помочь уцелеть в бою. Ведь даже ошибки, которые кажутся совсем неприметными, могут стоить жизни. Знакомили нас и с вражеским оружием, потому что у некоторых были немецкие автоматы, в хозвзводе хранились трофейные патроны. Эти автоматы имели преимущество против наших: они были воронёной стали, не ржавели от дождей, в то время как наше оружие покрывалось ржавчиной от малейшей сырости, поэтому надо было постоянно смазывать. Но в основном мы вооружались своими автоматами: Дегтярёва, с деревянным прикладом (ППД-40), и автоматом Шпагина (ППШ-41), но он был тяжеловат. Мы, автоматчики, предпочитали автоматы Дегтярёва и Судаева (ППС-42). Но их, повторюсь, приходилось постоянно смазывать. Знакомили нас и с тем, как вести бой против «Тигров», и где у них есть слабые места для заброски зажигательных бутылок.

Вскоре нас собрали и повели пешком для погрузки в ж/д состав. Пришлось идти сутками по украинским степям, в жару. Изредка попадались деревушки с колодцем или ручей. Тогда мы впервые в жизни узнали, что такое жажда. Идёшь по просёлочной дороге – ни деревца, увидишь грязную лужу – кинешься, черпнёшь пилоткой и пьёшь, пока офицер не вырвет пилотку. Вдруг мой сосед в строю, пожилой солдат лет сорока, ленинградец, мне говорит: «Сынок, ты неправильно пьёшь». Я спросил: а как правильно? Вот, говорит, придём на большой привал (с 11 до 13 часов его делали, в самое жаркое время), поедим, и, пока отдыхать не начали, пей сколько влезет. Потом отдохнули – организм водой насытился. Набрали воду во фляги. В походе через небольшое время пить захочется. Но эту, ещё терпимую, жажду надо вытерпеть, в крайнем случае, сделать 2-3 маленьких глотка или просто сполоснуть рот. Я при первом же привале сделал всё по совету опытного солдата. И просто удивился, смотря на своих сослуживцев, которые кидались с пилотками к грязным лужам. И главное, тебе не так хочется пить, не так потеешь и этим не так ослабеваешь. После этого я ребятам передал советы старого бойца, но они всерьёз не приняли. При прохождении сёл хотели насытиться водой про запас, а получалось – во вред.

С юга Украины мы пришли на север, на ст. Щорс. Там мы отдохнули, пока производили погрузку лошадей, походных кухонь, орудий. Грузили и трофейное оружие – немецкие пистолеты-пулемёты фирмы Фолькер-Эрма, типа МП-38 и МП-40, с откидным металлическим прикладом. Мы не знали, куда нас везут, но судя по названиям городов в пути, везли на северо-запад. Открывалась ужасающая картина вокруг. Все города, ж/д станции, деревни лежали в руинах, от деревень остались лишь печные трубы. Люди выкопали на горках норы-землянки, закрыли досочками, вместо двери – холстина какая-нибудь, из разных отходов и разбитого кирпича соорудили печку и там ютились.

Привезли в Витебск, и стали выгружаться. Город был полностью разрушен, не было видно ни единого целого дома. Шли по окраинам города, было пустынно и безлюдно, даже собак не было. Мы, 17-летние солдаты из глубинки России, такое видели впервые. У нас хоть и бедно жили люди, но дома и колхозные постройки остались целы. Видя места, где дважды проходил фронт, мы ужасались. Изредка обгоняли нас машины с ящиками боеприпасов, танки и самоходные орудия, и ты им завидуешь, что им не приходится идти пешком, с солдатским снаряжением (вещмешок, автомат, сумка с патронами, скатка). Заслышишь команду «стой», «привал» – тут же кидаешься в придорожную канаву – и ноги кверху. Привал делали в месте, где была вода и можно было укрыться от немецких самолётов. Они летали постоянно. Если пролетела «рама» – самолёт-разведчик, – тут же жди «Мессершмиттов» или «Юнкерсов». В прифронтовой зоне бомбили нас свирепо. Команда «воздух» слышалась всё чаще, и мы старались укрыться в канаве или яме, или в кустах, если они были поблизости. Многим оказывали первую помощь опытные санинструкторы, побывавшие в боях за Сиваш в Крыму. Приходилось наблюдать воздушные бои, когда против «Мессершмиттов» появлялись наши «Як-9» или «Ла-7». Они здорово помогали.

НЕПАРАДНЫЕ МЫСЛИ

Не доходя до Полоцка, наш 953-й Сивашский Севастопольский ордена Суворова полк придали в состав 51-й Армии 1-го Белорусского фронта под командованием генерала армии Ивана Христофоровича Баграмяна. Перед нами была поставлена задача: отрезать пути отхода немецкой группировки армий «Север» в Восточную Пруссию. Благодаря этой операции войска немцев в Латвии и Эстонии окажутся в «мешке». Но для выполнения этой задачи нам предстоит преодолеть неимоверные трудности, так как группа армий «Север» в этом районе владеет не только крупными соединениями людских, хорошо вооружённых резервов, но там и огромное количество техники, моторизированные части, танковые и артиллерийские соединения, вооружённые до зубов. А у нас не ахти, кроме лёгкой артиллерии и пехотных частей, правда при оказании им с воздуха помощи 3-й воздушной армии. Я это испытал потом на своей шкуре: когда в тебя стреляют не только спереди, но и с обоих флангов – как в кромешном аду.

Перед первым боем на душе скребли кошки. Хоть и накормили нас повара кукурузным супом с салом, но ели без аппетита, думали о том, что ждёт тебя завтра. Какие дьявольские силы встретят нас? Или немецкие солдаты стоя пойдут по полю, стреляя в тебя, со своими угловатыми касками и чёрными мордами, а может, их не видно будет, будут вести огонь из окопов и кустов. Или «Фердинанды», дымя отработанными газами, с грохотом будут двигаться на тебя, а между ними идут солдаты и строчат в тебя короткими очередями, а ты не имеешь права открыть ответный огонь – пусть, мол, подойдут ближе, пусть пока артиллерия стреляет по танкам… В голове сумбур от этих картин, и нет аппетита. К тому же я не люблю варёное горячее сало. Куски вынимал из котелка, заворачивал в бумагу и – в вещмешок, потом с удовольствием съедал.

Выстроили нас на митинг перед боем, а вид у нас далеко не парадный.

Месяцами на передовой солдат не только не может выбрать момент выстирать и просушить гимнастёрку, но даже умыться не удаётся. Генералы, которых я так близко увидел впервые, были в приличной форме: брюки с красными лампасами, фуражка с красным околышком. После митинга генералы со своими адъютантами и полковниками сели в «виллисы» и уехали в сторону тыла. А мы, когда нас накормили, отдохнув и набрав воды в свои фляги, вскоре услышали команду строиться в колонны, повзводно и поротно. Ездовые начали собирать повозки. Санитарные повозки укладывали: разные носилки, плащ-палатки, коробки с медикаментами, костыли и т. д. На миномётные повозки грузили ящики с минами, мелкокалиберные – так называемые дульнозарядные – миномёты 50-мм калибра. Их таскали на себе на передовой сами миномётчики. Ну и повозки для ящиков с патронами и перевозки походных вещей с походными кухнями.

Нас выстроили в колонны, командиры взводов проверили свой личный состав, и тронулись в путь. Шли с привалами до вечера; когда было уже темно, остановились в какой-то деревушке, невдалеке слышалось уже тарахтенье пулемётных и автоматных очередей. Скомандовали устроиться на ночлег прямо в лесу, так как в домах располагались офицеры, повозочные и повара походных кухонь. Передали по цепи: через час-полтора готовиться на ужин. Хотя сильно устали от пешего хода и жары, сон не брал. В душе было неспокойно и тревожно, и не только у меня, но и у других, особенно молодых солдат. В нашем взводе был один армянин, и по виду он особенно нервничал, потому что у него оставались молодая жена и маленький ребёнок. Мне было жалко его, что ему надо было переживать не только за себя. Он был на год старше меня, по фамилии Акопян.

ПЕРВЫЙ БОЙ

Ночь прошла почти что без сна, в дремоте с сонными перерывами. С наступлением рассвета нас пригласили на получение завтрака. Повара мало спали, а нам готовили еду: первое, как обычно, суп из кукурузной крупы и консервов и кашу перловую с салом на второе. После завтрака нас выстроили и поставили задачу операций. Мы должны были развернуться в шеренгу и незаметно – где по-пластунски, где короткими перебежками – продвинуться вперёд, до окопов наших частей. Отдельно окопы не везде соединялись траншеями: так как наши войска вели наступление, командованием не предусматривалась длительная оборона. В этой наступательной операции практиковалось такое: наступающее подразделение через день занимало позицию другого подразделения, а заменяемое подразделение собирало погибших и хоронило в братских могилах. А через день – опять на передовую, и вели наступательные бои. Но такая практика была в случае, если позволяли людские ресурсы.

Когда мы заняли окопы, воюющие солдаты отошли на тыловые позиции, чтобы предать земле своих погибших товарищей. Когда мы открыли активный огонь по позициям немцев, они не выдержали, незаметно стали отходить. Их было сравнительно немного, и они стали удирать не пешком – оказалось, у них легковые автомашины были спрятаны в низкой лощине. Мы начали по одиночке продвигаться к немецким окопам под огнём прикрывающих немцев-одиночек, а потом эти одиночки сели на мотоциклы, которые тоже были укрыты от наших глаз. Когда достигли немецких окопов, нам разрешили передышку в наступлении. За это время подтянулись другие подразделения, подтащили к окопам 45-мм пушку, которая в нашем полку была единственной. Продвигаться в лесу расчёту в лесистой местности без конной тяги очень трудно. Против наших подразделений открывалась безлесая местность. После недолгой передышки командование решило продолжить наступление. Тыловым подразделениям, гужевому транспорту – повозкам, походным кухням – приказано было не высовываться из леса на открытую местность до особого распоряжения. Местность была под уклон, а за ним – холм, где виднелись несколько маленьких деревенских избушек.

Когда по цепи раздалась команда командиров подразделений: «Вперёд, за Родину, за Сталина!», – солдаты начали выскакивать из окопов и траншей с криками: «Ура! Ура!» Вся цепь солдат, бежавших к противнику, как-то воодушевляла, и я тоже кричал «ура» и бежал к лощине. Тогда со стороны домиков противник открыл усиленный огонь из пулемётов и автоматов с трассирующими пулями, хотя был день. Эти снопы пуль, как искры, летели на нас – и улетали назад над нашими головами, наводили страх, впервые увиденные и несущие смерть наяву. Немцам, сидевшим на возвышенности, было видно всё как на ладони, каждый бегущий солдат. Противник имел превосходство на местности, а мы, невзирая на это, бежали, как в чёртову пасть. Это было явное неправильное решение наступательной операции, когда можно было взять эту выступающую высоту обходным путём или после усиленной артподготовки или воздушной бомбёжки. Это бы спасло десятки, а может, сотни солдат, и не были бы они убиты и искалечены.

Немцы стреляли сначала трассирующими пулями, чтобы знать, куда ложатся их пули. Как добежали до середины балки, вынуждены были прекратить наступление, даже короткими перебежками, и залечь. Атака была остановлена, и приказали окопаться, почти лёжа, своими сапёрными лопатками. Но грунт был нетвёрдый, видимо, раньше там сажали зерновые, потом обросло дёрном. И мы довольно быстро выкопали окопчик, где можно было за земляным бруствером спастись от пуль немцев, а самим открыть прицельный огонь по точкам, где вспышки пламени немецких пулемётов мигали, как «морзянка». Рядом со мной вырыл окоп тот армянин. И я смотрю, как он прилёг к брустверу лицом и периодически давал очереди со своего автомата почти вверх. Командир взвода заметил такую шутку, подходит к нему – и как огреет Акопяна по горбу автоматом! Крикнул: «Куда ты стреляешь? По воронам? Веди прицельный огонь!» Мы с соседями по окопам стали смеяться.

Немцы по-прежнему усиленно вели огонь, но спасало то, что не велось артиллерийского огня. А наша «сорокопятка» вела огонь по врагу, который позади нас, метрах в пятидесяти. Это сильно мешало немцам и сокращало огневые точки противника. Слышались крики от наших солдат: «Санинструктора!», «Ранило!», «Спасайте!»… И я наблюдал, как санинструкторам приходилось под пулемётным огнём – где ползком, где короткими перебежками – подходить к раненым и оказывать помощь или даже уводить в тыл. Артиллерийскому расчёту тоже приходилось под огнём подтаскивать ящики со снарядами. Командование полка находилось сзади нас метрах в двухстах, давали распоряжения комбатам через проводную связь. И связистам с катушкой на спине приходилось под огнём противника, где ползком, а где местность позволяла, то бегом, стоя, короткими перебежками, прокладывать связь. Рация была только у командиров дивизии и корпусов, редко у командиров полков.

Чтобы сократить потери подразделений, командование решило начать наступление и овладеть высотой с началом темноты. Так как уже почти определились, где были огневые точки, основные удары развить в направлении в промежутки между пулемётами, а с достижением высоты ударить по объектам врага с флангов и с тыла. Как только начало темнеть и немцам было уже не разобрать передвижение наших солдат, была команда по цепи начать наступление, но соблюдая строжайшую тишину, чтобы ни ударов котелков и лопат, ни звона фляг для воды. Так как ещё не было густой темноты, немцы ракет пока не применяли для периодического освещения наших позиций.

И мы ринулись вперёд. Нам, главное, надо было добежать до дна лощины, а при подъёме на гору противник уже не мог видеть нас. А настоящее сражение с противником началось уже в траншеях и окопах, неожиданно для немцев, где автоматными очередями, где врукопашную, где уничтожив гранатами. Только единицы, в основном офицеры, могли ускользнуть от нас, так как их командные пункты и блиндажи были дальше от передовой. Многие немцы спаслись на автомашинах и мотоциклах, при слабой видимости – была уже почти полная темнота, вдобавок туман.

Бой продолжался около часа. Мы преследовали и добивали последних немецких солдат. Но и наших погибло и получило ранения около двадцати. Это мы увидели на следующее утро. Ночью мы рыскали, чтобы найти продукты-трофеи, которые были оставлены немцами при внезапном отходе. Тяжелораненых немцев мы разоружали, а трупы хоронили – в отдельные могилы от своих солдат.

Своих хоронили в братскую могилу, с обмундированием, без гробов и обвёртков. Квадратная могила два на два метра и глубиной тоже около двух метров. Укладывали рядами, а изуродованных заворачивали в простыню и тоже укладывали туда. Подобную похорону и салют я видел несколько раз там, на 1-м Прибалтийском. А впоследствии – на Белорусских фронтах – мы только наступали, а хоронили бойцов специальные похоронные подразделения, которые шли за нами. На фанерке писали фамилии солдат, похороненных в братской могиле, и устанавливали наверху.

Гражданского населения в деревнях, где велись бои, почти не было видно. Или уходили с партизанами, или прятались в близлежащих лесах.

Первое время на душе было жутко; и видеть, и привыкать было тяжело. И с головы не уходило, что придёт и твой черёд, но когда? И дойдёт ли весточка, что ты находишься в такой-то деревне и под таким-то кустом… Если твой друг-солдат – вместе с ним ел с одного котелка – спрятал тебя и предал земле, вырыл неглубокую яму или окопчик и закрыл пушистой землёй… И Бог распорядился, кому какая судьба..

Так прошёл мой первый день войны. Мы отдохнули, и нас догнала походная кухня, опять нас кормили, и были сыты. После ночи опять нас погнали на передовую – заменить действующее подразделение…

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска