В подземной келье

Мало кто может сказать о себе, что он счастливый человек. Может, кто-то и говорит, что он счастлив, да только взглянешь на такого человека – и душа кровью обливается, плакать хочется.

Тем не менее, мне приходилось встречать по-настоящему счастливых людей, главным образом среди маленьких детишек, лишённых забот, да ещё среди монахов, отрёкшихся от всех мирских привязанностей, пребывающих в умиротворении и любви к Богу, к окружающему миру и ко всем людям.

Именно такое впечатление произвёл на меня монах Иустин (Александров), спасающийся при Спасо-Преображенском храме в городе Солигаличе. Что он ни делает: принимает ли участие в богослужении, говорит ли о Христе, проводя оглашение новокрещаемых, или исполняет послушание истопника, – всегда от него исходит спокойствие. Отец Иустин живёт в небольшой сторожке при храме, но большую часть времени проводит в подвальном помещении под храмом, где у него оборудован молитвенный уголок и настоящий рабочий кабинет. Ещё одно его послушание – вести сайт Солигаличского благочиния и отвечать за переписку.

Здесь мы с о. Иустином и побеседовали. О себе он рассказывал с большой неохотой, да и вообще, как я понял, не любит слишком много говорить. А рассказать ему есть о чём. Жизнь вмиру была очень насыщенной: работа в различных полевых партиях, в том числе гидрологом в селевой партии на Северном Тянь-Шане, снеголавинщиком, сейсмологом, метеорологом, океанологом в обсерватории на Шпицбергене, инженером в аэропорту…

– Хоть и родился я в Волгограде, жил всё больше в других местах, – рассказывает он. – Мой отец – морской офицер, командир противолодочных кораблей. Служил он на Севере и на Чёрном море. Юные годы провёл я в Мурманске, там пришёл к Богу, крестился уже в зрелом возрасте, – голос у монаха, привыкшего к тишине, настолько тихий, что некоторые слова просто невозможно разобрать. – Верующим стал благодаря тому, что ещё с юности начал искать истину. В 18 лет увлёкся восточной философией – мне казалось, что эти учения всё объясняют. Много лет ими интересовался, но душа не находила в них спасения. Первый раз я обратился к неведомому, но живому Богу ночью в горах, когда сильно заболел, и ощутил, глядя в чёрное небо, что там, наверху в темноте, Кто-то есть – но ответа не чувствовал. Так начался мой путь в православие.

– О каких горах вы говорите?

– Я долго жил в Алма-Ате. У меня там дочка осталась, внучки растут. Ещё в молодости познакомился с алмаатинкой и поехал к ней в Казахстан, где и женился. Работал там в гидрометслужбе на снеголавинной станции, расположенной на Большом Алматинском озере. Оно образовалось некогда в результате землетрясения, а затем его укрепили плотиной – теперь за озером и плотиной следит целая государственная служба. Наш стационар находился на высоте 3300 метров – достаточно, чтобы ощущать нехватку кислорода. Здесь же располагался и научный центр с таинственным названием «Космостанция». Сход лавин в горах – дело обычное, но не дай Бог оказаться в пасти этой «белой смерти». Меня Господь уберёг, хотя однажды я сам вызвал сход лавины, однако успел задержаться вверху ледника, а огромные клубы снежной массы устремились по крутому склону вниз прямо на скалы – зрелище ужасное и одновременно захватывающее.

В поисках «предсказателей»

– Алма-Ата находится в сейсмоопасной зоне, – продолжает рассказ отец Иустин. – В конце XIX и начале прошлого веков город Верный почти полностью был разрушен. Но Воскресенский собор, построенный в 1904 году с использованием гибкой конструкции из тянь-шаньской ели, от землетрясений совершенно не пострадал. Толчки следуют один за другим, алмаатинцы не без оснований побаиваются возможной катастрофы.

По инициативе профессора-энтомолога П. И. Мариковского – «пауколога», как называли его соседи по дому, – проблему спасения города подняли на самый «высокий» уровень. При казахском Институте сейсмологии был создан уникальный полигон, где мне довелось поработать. Среди прочего, мы занимались наблюдениями за животными, чтобы по их поведению можно было предсказать землетрясения. Ведь известно, что многие животные, птицы, рыбы являются предвестниками землетрясений. Легенд и историй на этот счёт великое множество. Рассказывали о массовом «переселении» змей перед землетрясениями в Средней Азии, о беспокойстве рыб в аквариумах у японцев. Всё это внушало надежду, что грядущая катастрофа будет предупреждена и тысячи людей будут спасены. Жили у нас дикобразы, сурки, змеи, в том числе ядовитые, шпорцевые лягушки, степные агамы, ящерицы, собаки, кошки, карликовые куры. Но основная ставка делалась на животных, обитающих в норах. Предполагалось, что они должны быть особо чувствительны к подземным толчкам.

Работа интересная, совершенно новая для нашей науки. Хотя мы с товарищем, с которым вместе оказались на полигоне, по образованию и были просто техниками-метеорологами и оснащение у нас было примитивным, однако развернули активную деятельность. Сами придумывали методики и кодирование этологических наблюдений, делали какие-то свои изобретения в этом направлении. Например, вставили микрофон в нору дикобразов и слушали, что у них творится.

– И что узнали?

– Вся наша работа продолжалась около двух лет. Никакого заметного землетрясения в это время не случилось, и мы не смогли сделать каких-то существенных выводов. Мой товарищ – реалист. Разобравшись, он сетовал, что мы занимаемся лженаукой, ведь те же животные иной раз почему-то не «предсказывали» землетрясения. Так что до сих пор не слышно о животных-прогнозистах – как о панацее, хотя статистика землетрясений в мире угрожающая. Через несколько лет полигон зачах, работа развалилась, а научную базу – домики – отдали чабанам.

Для нас с другом всё закончилось печально. Мы начали «борьбу с недостатками» на полигоне, их было много: писали письма в Академию наук, в разные комиссии и газеты. И это обернулось моим увольнением по результатам аттестации. А друга вынудили уволиться «по собственному желанию». Так закончились наши эксперименты.

Обретения и потери

– Расскажите о своей жизни в Мурманске.

– Живя там, я ездил в Колу, это город рядом с Мурманском. Там в храме, ещё с того времени, когда он был Музеем поморского быта, остался старинный поморский путевой деревянный крест (1635 года, памятник архитектуры федерального значения), взятый со старого корабля. В старинной Благовещенской церкви настоятелем был игумен Никодим (Каленчук). Очень активный батюшка, с чувством юмора, он говорил хорошие проповеди. В храме везде была видна рука настоятеля: тщательно были подобраны и расставлены все вещи, расположены иконы…

– В последнее десятилетие отец Никодим, уже в сане архимандрита, служил в Петрозаводской епархии, ныне на покое. А в начале 80-х он, будучи ещё мирянином Николаем Каленчуком, служил певчим в Казанском храме Сыктывкара. В ту пору Мурманск и Сыктывкар были в одной огромной епархии…

– Прихожане очень любили его, причём как бабушки, так и интеллигенты – со всеми отец Никодим в своей простоте и искренности находил общий язык. Издавалась церковная газета, приход помогал бедным и заключённым, отправляя им посылки.

Благовещенская церковь, построенная ещё в начале XIX века, за свою историю многое испытала: и обстрел англичанами, и неприятности в советское время. В годы сталинских репрессий это была единственная действующая церковь на весь Кольский полуостров. Её настоятель, протоиерей Константин Мелентьев, до последнего выступал в защиту храма – он был настолько популярен среди народа, что даже пионеры ходили в Вербное воскресенье с вербами. Он смог предотвратить разрушение храма. Отца Константина вместе с активистами церковной двадцатки арестовали уже в 37-м и именно за это расстреляли: кроме стандартных «антисоветской агитации» и «контрреволюционной деятельности», в обвинительном заключении тройки НКВД значилось ещё «противодействие сносу кольской церкви». Сейчас отец Константин прославлен как священномученик.

 

В 1993 году, когда я стал ездить в Колу на службы, храм только-только передали Церкви. Ещё в 62-м с него скинули купол, разрушили интерьеры, и удивительно, как скоро усилиями игумена Никодима он был превращён снова в действующий, очень уютный и тёплый. Вместе со всеми прихожанами я помогал отцу Никодиму на приходе. Здесь познакомился с монахом Никанором – совсем молодым человеком, но уже твёрдым в вере человеком. Никанор, несмотря на то что мы не были друзьями (какие у монаха друзья?), надолго стал для меня образцом и неким мерилом в жизни. Спустя четыре года после нашего знакомства он погиб в автомобильной аварии. Все знавшие его пережили шок. Мне думается, Господь забрал верную душу, чтобы сберечь её от непосильных епархиальных искушений будущих лет.

С 1996 года я стал прислуживать отцу Никодиму в алтаре. Тогда Мурманская епархия только образовалась, и епископ Симон благословил меня и ещё двух прихожан, помогавших настоятелю, после Великого поста готовиться к постригу. Затем меня рукоположили во иерея, и я начал служить при Благовещенской церкви.

Господь не оставлял меня Своими испытаниями, порой необычными и странными. Потеряв на время речь, я вынужден был оставить служение. Призвание священника – дарование страшное. Не каждый может его понести…

– Сейчас прислуживаете батюшкам в качестве алтарника?

– Да, слава Богу. Если веруешь, разве можно разорвать общение с Истиной и Самой Жизнью? Пути Господни неисповедимы и дары Его таинственны. Как дар творчества, например. Стихами я прежде не интересовался, но после того, как был отстранён от служения, они, можно сказать, хлынули из меня. Я стал посещать в Мурманске литературное объединение. Благодарен умным и честным людям, которых там повстречал. Вряд ли они часто бывают в храме, но поэзия – это своего рода интуитивное общение с некими служебными ангелами, иначе как ещё объяснить то, «из какого сора» растут стихи, с каких высот нисходят? Жаль, что этот вид творчества мало изучен с духовной точки зрения.

Баренцбург, Шпицберген

– Благодарен я Промыслу Божию и за то, что в 2009 году смог поработать океанологом. Помог диплом географа, который лет двадцать лежал без дела. По этой специальности у меня не было ни нужного опыта, ни стажа, но я смог убедить начальника Мурманской гидрометслужбы, что справлюсь. В советское время в гидрометобсерваторию «Баренцбург» попасть было очень трудно – заграница! Люди на материк после двух лет работы на архипелаге возвращались и покупали кооперативные квартиры, автомобили. Это сейчас там совсем иная картина. Обсерватория находится на острове Западный Шпицберген, на окраине российского посёлка Баренцбург, где шахтёры компании «Арктикуголь» добывают каменный уголь и ещё работают учёные из Академии наук.

– Что входило в ваши обязанности?

– Летом на буксире ходишь в определённые точки, берёшь воду на анализы, опускаешь зонд, который замеряет температуру, солёность. Зимой наблюдаешь за ледовым покровом фьорда, ведёшь снегомерную съёмку, обработку материалов.

И бытовые условия были очень хорошие. Отдельный двухэтажный жилой корпус, у каждого своя комната – в советское время сотрудников было много, а я работал, когда на станции осталось 10-12 человек. В Баренцбурге сегодня жителей мало, около пятисот человек. Есть Интернет, мобильная связь, столовая и магазины, бесплатный 50-метровый бассейн с тёплой морской водой, сауны, спортзалы, большой концертный зал, в котором раньше крутили кино. Имеются свои детсад и школа, потому что многие там живут семьями. Даже православный храм есть и часовня, построенные после двух трагических случаев: в 96-м разбился наш российский самолёт, погибло 143 человека, а на следующий год произошёл взрыв метана на шахте, унёсший жизни 20 горняков. Правда, священники редко приезжают, при мне за два года ни разу такого не было. Но в храм с алтарём – а это отгороженная часть фойе на втором этаже ДК – можно прийти, поставить свечи, помолиться, ведь шахтёры народ верующий, так что храм не пустовал.

– Работа в полевых условиях в Заполярье – дело достаточно опасное. У меня друга на Земле Франца-Иосифа на метеостанции белый медведь задрал.

– У нас такого не случалось. Медведи, да, и в посёлок заходят. Тогда горноспасательная служба – местное МЧС – объявляет тревогу. В обсерватории рассказывали, что, бывало, медведь ляжет надолго на дороге, да так, что не пройти. По ним и стрелять нельзя без явной угрозы для своей жизни, потому что они занесены в Красную книгу. Норвежцы очень зорко за этим следят, ведь Шпицберген находится в их юрисдикции. Отгонять ракетницей медведя бесполезно, нам её выдавали больше для душевного успокоения. На льду фьорда следишь, чтобы не появился медведь и не отрезал путь к берегу. Правда, таких случаев у меня не было, я наблюдал за медведями только издали и в бинокль. И даже немного жаль, что не встретился с ними вблизи.

– Жизнь на Шпицбергене давала поводы для особо горячих молитв?

– Бога я не забывал, и Он меня миловал. Однажды мог и погибнуть по своей невнимательности. Нечаянно устроил на силовой подстанции замыкание шин с напряжением 380 вольт. Весь посёлок остался на какое-то время без света, но электрики «Арктикугля» очень быстро устранили последствия. До сих пор считаю, что только чудо не дало мне сгореть как свечка.

И когда работаешь в море или на льду, часто молишься, просишь не только о безопасности, но и чтобы работа получилась без сбоя, чтобы никого не подвести и не переделывать потом.

– На Шпицбергене вы писали стихи?

Отец Иустин открывает на компьютере свои стихи в прозе из цикла «Необитаемая земля», написанные как раз на архипелаге Шпицберген.

– Вот стихотворение, которое родилось благодаря старой фотографии из музея Баренцбурга. На ней изображены чумазые голландские шахтёры 1920-х годов в забое, ослеплённые фотовспышкой.

Это была болезнь.

Что-то происходило с нами.

Наверное, это – горы.

Они изучают нас – и видят насквозь.

А потом… смотрят насквозь.

И в тесной земле, в глубине, нам легче.

Среди общей работы и общей усталости.

Я делаю это.

И это мне – нужно.

Однажды фотограф ослепил нас вспышкой.

Она была как солнце.

И нам показалось, что мы, наконец, – в раю…

– А сейчас стихи пишете?

– Нет, стихи уже давно не пишу. Не пишутся – не знаю, к сожалению или радости. Но на страницах сайта благочиния публикуем творчество наших прихожан, новости, исторические исследования наших авторов по истории Церкви, края. И здесь нам повезло с главным автором Владимиром Алексеевичем Дудиным, заслуженным лесоводом, писателем-краеведом, любящим свой край и его историю, – многие его статьи опубликованы только у нас.

В электронном виде выходил детский литературный журнал «Вербочка». В помощь прихожанам издаётся листок «Приходскойкатехизатор». Раньше его эффективность была, конечно, выше – труднее стало темы подбирать, вроде бы уже обо всём, что можно, написали.

Жизнь, в том числе и приходская, в провинциальном городке идёт своим чередом. Летом – сельхозработы, прихожан в храме становится меньше. Осенью – заготовки. Зимой и во время Великого поста люди охотней посещают богослужения. Но в храм ходит, как и везде, около одного-двух процентов жителей. А так народ в Солигаличе хороший, спокойный. Солигаличский район находится вдали от крупных центров: думаю, благодаря этому язвы современного общества, которые в больших городах бросаются в глаза, обходят его стороной.

---

ИЗ СОЧИНЕНИЙ ОТЦА ИУСТИНА

ГОСПОДЬ

Только подумаешь – Он уже здесь.

Только скажешь – Он внемлет.

Пусть себя ты не слышишь.

Наши вопросы – как шелест листвы на ветру.

Ответы – короб листьев осенних.

 

ГЕФСИМАНСКАЯ НОЧЬ

Ночь.

Сады Гефсимании.

Тени олив.

Там – Он.

И тени сгущаются,

Чашу вселенной

склонив.

 

* * *

 

Мiр – то, что лежит на внешней стороне сердца.

 

 

НАДЕЖДА

Никуда Надежда не уходит,

Некуда Надежде деться.

Бродит она под небесами

С парусным корабликом из детства.

 

 

МНЕ БЫ ДЕРЖАТЬ…

Мне бы – змеем воздушным на небеса!

Рожицей своей ангелам показаться

В облаках бумазейных, и где – не сам,

И тугой бечёвкой земли держаться.

 

Там набрать наполно подолы рубах,

Пусть распишут мне ангелы крылья белым,

И верёвочкой змея, держа в зубах,

Вниз скользнуть, во вчерашнее тело.

 

И проснуться б, как держать в кулаке

Веру – отпустить все хлеба по водам…

 

А потом – на полях, где края налегке,

Может, с кем-то

– небесным сводом!

 

ТЫ НЕСЛЫШИМА…

Ты неслышима,

Незрима,

В Вышних где-то

Твоё имя.

Я не знаю, где ты ходишь,

Тишину

С собой приводишь.

Рядом станешь

И молчишь.

Я – ловец

Капели с крыш…

 

НА ИСПОВЕДИ

Все грехи мира

в сердце моём.

– Слеза само-жаления…

 

* * *

 

Господи, пусть на окраине,

лишь бы с Тобой!

По грехам ли

о рае мечтать…

 

* * *

 

До рая пройти

путь земной.

Чуть заметная тропка…

 

* * *

 

У распятого Христа,

Как малое дитя –

В слезах я…

 

* * *

 

О, будущее… как ты безгрешно.

 

* * *

 

Северное лето – долгий поцелуй зимы.

 

 

УЛИТКА

Медленно время

в спирали улитки.

 

* * *

 

Росинку поймал паучок

в паутинку:

– Я солнце поймал!

 

 

Мы – не рабы, но мы – рыбы немые

«Мы не рабы, рабы не мы» – писали в первой советской азбуке 1919 года.

Мысль как будто здравая и даже перекликается с евангельским: не делайтесь рабами человеков (1 Кор. 7, 23). Но перекликается формально. Чтобы изжить рабство, обществу нужны столетия и преобразования совсем не декларативные, но искренние. А ведь свободный человек опасен для всякой системы. Подлинно освобождает от рабства только рука Божия – преображающая сила Духа Святого.

Евангелие – это весть о свободе. Всё в этой Книге пронизано свободой. Свободой не по плоти, но во Христе (Ин. 8, 32). Потому что, только уподобляя нас Себе, Своей абсолютной свободе, Бог сможет наделить нас Своей полнотой и раем. А иначе зачем нам родиться человеками?

Мы куплены страшно и дорого – кровью Бога, Иисуса Христа (1 Кор. 7, 23). И попирать кому-либо свободу духа человека или затаптывать в себе этот данный нам дар – значит быть соратником сатаны.

Если с внешней не-свободой можно (и чаще нужно) смиряться и не смущаться ею (1 Кор. 7, 20–24), то рабство внутреннее просто выжигает Евангельское слово.

Однако всё чаще мы вздыхаем о египетских (советских) «котлах с мясом» и прикрываемся «отцами» – историей, традицией. Забыли, что желаемое всегда «покупается» трудом и потом, терпением, жертвенностью и личной ответственностью за душу и за всё вокруг, что дал нам Бог. А мы свою ответственность, а значит, и свободу (значит, и саму душу!), отдали всем начальствующим над нами и ждём очередной кормёжки сквозь прутья клетки. Не отнимут ли у нас и всё остальное? (Мф. 13, 12; 21, 43). Нам дан талант, но мы – его могильщики (Мф. 25, 25). А значит, будем брошены во тьму внешнюю, если не обратимся, не принудим себя к Истине.

«Кто виноват?» – вопрос для Евангелия малозначащий. Но спросим: «Что делать?» – и разве оставит Господь слёзный вопрос без ответа! Это не одно слово, а россыпь их, по всем страницам. Каждому – своё. Каждому – своя тропинка на узком пути. Мы не рабы. Но – не будем как рыбы немые.

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска