За год до смерти третий президент США и автор Декларации независимости Томас Джефферсон в письме к своей внучке в качестве некоего жизненного итога сформулировал 12 основных «правил жизни».

Последнее по порядку, но не по значимости правило гласит: «Если ты разгневан, прежде чем что-либо говорить, сосчитай в уме до десяти. Если ты сильно разгневан, сосчитай до ста». Я не слыхал про Джефферсона в юности, но в переложении Льва Толстого эти слова дошли до моего сознания – наш классик, кстати, усилил последнюю часть: «…Если сердце не прошло, сочти сто, и то не прошло – сочти тысячу». И вот уж сколько лет стараешься придерживаться правила, а выходит далеко не всегда.

Не так давно это подтвердилось. Получил я одну чиновничью бумагу, а там – чушь, да ещё такая, что может принести нашей редакции ущерб, в том числе финансовый. Как реагировать? Именно в такие моменты про совет Джефферсона забываешь. Как так? – не за себя обидно, дело может пострадать! Начинаю спешно названивать – день-то рабочий заканчивается. Спрашиваю чиновника-исполнителя, откуда такой документ. Ответ ожидаемый: «Решение принимал не я!» – «А кто?» – «Не знаю…» Прикрывает, значит, начальство своё. Ситуация, полагаю, читателям знакомая: начинается чиновничий футбол. Звоню непосредственному начальнику. Выясняется, что документ принят коллегиально, комиссией. Спрашиваю, кто готовил документы на комиссию. Получаю телефон, звоню. Мне отвечают, что готовить документы – одно, а вот иметь решающий голос – совсем другое: обращайтесь к председателю. Нахожу телефон председателя. А уже забрался я довольно высоко – приходится обращаться через секретаря и приёмную. Набираю номер и чувствую, что закипаю. Но благородное дело же не бросишь! – сколько гневных слов заготовлено. Председателя нет на месте. Секретарь пытается выведать, что у меня за дело, но тут мой многолетний опыт пригождается: для секретаря я умею найти нужные слова, чтоб обязательно соединил. Вскоре перезваниваю. Начальника всё нет. Глубокий решительный вдох – и я набираю номер ещё более высокого начальника. Гудки. Потом выяснилось, что начальники в это время скучковались на каком-то совещании. А тут и конец рабочего дня подоспел, а потом время до сна, в котором растворены неспешное осмысление, разговоры, молитва…

Следующий день начинаю с похода к чиновнику – тому самому, низовому, с которого началось накануне моё закипание. Выясняется, что всё не так трагично. «Ну, если ошибка в документе, – говорит он мне, – вы его просто не подписывайте, а исправьте и нам обратно отошлите».

Только тут я вспомнил про правило счёта до ста. И что же? Кто за меня вчера произвёл этот счёт, благодаря которому в минуты моего гнева все начальники были эвакуированы на совещание, а потом завершился рабочий день, и в результате я не сотворил скандал с отрицательными последствиями не только для себя лично, но и для общего дела? Да Господь Бог, кто ж ещё. Как сейчас я понимаю, у меня-то на самом деле было не желание дело поправить, а найти виновного и учинить суд. Всё оттого, что мне показалось в какой-то момент: на руках у меня козырная улика…

Как и все россияне, 31 октября я был поражён трагедией в небе над Синаем. Кроме переживаний за родственников погибших, следил за новостями на эту тему. Уже со второго дня заметил нарастающий поток ненависти, ищущий, на кого излиться. Есть такой телекиллер Доренко, – вращая зрачками, он закатил полный оплаченной злобы монолог про виновность «Росавиации». СМИ набросились на «Когалымавиа», требуя проверок и арестов; кто-то, решив поудить свою рыбку в мутной воде, заговорил о необходимости ликвидации малых авиакомпаний. Высокопоставленные чиновники просят не спешить с выводами, но куда там, если даже Следственный комитет заводит дело по статье «Оказание услуг, не отвечающих требованиям безопасности», тем самым предвосхищая результаты расследования. И конечно же, тысячи интернет-комментаторов в поте лица самостоятельно искали виновных и… успешно находили – от Путина и Обамы до самих пассажиров.

Теперь выясняется, что взрыв – дело рук террористов. Где эти комментаторы? Может, застыдились, попрятались? Ничуть не бывало, продолжают строчить. «Если это действительно теракт, то мстить нужно жестоко, и тактическим ядерным оружием», – пишет один. «Умеренный» отвечает: «Атомные бомбы применять нет необходимости. Нужно сносить мечети, репатриировать мусульман сотнями тысяч, применять нормы коллективной ответственности…» Третий вроде бы здраво отвечает: «Ядерным ударом мы поднимем порог допустимого варварства наряду с отрезанием голов, пусть янки одни останутся на пьедестале атомного варварства», – но тут же получает по зубам… Такие сюжеты разворачиваются.

Не знаю, как там насчёт норм, но я почему-то ощущаю ответственность за такие вот очумелые головушки. Ведь среди нас живут люди. У них и семьи, наверное, есть. Небось крещёные. Что это за страсть, которой они обуреваемы? Такие люди напоминают мне о мухе, бьющейся в окно: ударилась, пожужжала, сделала круг – и снова бах о стекло!

В чём смысл «счёта до ста»? Страсть под флагом справедливости обычно налетает как вихрь и готова повергнуть нас, но натыкается на медленный тупой частокол цифр и – ослабевает. Мы слабы в тот момент, когда подвержены эмоции. Но мы терпим, полуприкрыв глаза. А дальше… Дальше Церковь призывает нас сосредоточиться, помолиться. То есть не просто остановиться, но сделать некое движение к Богу. Чтобы Он надоумил, как дальше быть, удержал от дальнейших ошибок.

Это две ступени одной лесенки. Но как часто вижу я у нас, православных, молитву всуе, без «счёта до десяти» даже, попытки с ходу запрыгнуть на вторую ступень; ещё чаще у добрых неверующих людей после остановки наблюдаю горестное недоумение: а дальше что?..

Когда на автомобиле попадаешь в аварию, ничего не успеваешь подумать: только охнул – и ты уже в кювете. Какое-то время сидишь без движения, в шоке. Живой! Авиакатастрофа страшна тем, что шансов спастись нет. Но между началом падения и концом есть зазор, наполненный перегрузками, травмами, криком, ужасом, проклятьями, – всё это есть, но возможности сосчитать до десяти тоже нет.

Такие события, как эта ужасная авиакатастрофа, дают возможность остановиться нам – пусть не всем, а тем, у кого есть чуткое сердце. Может, в этом и состоит смысл этой огромной жертвы? А вот превратится ли кровь погибших в вино нашего соединения с Богом… Но пока что больше приходится уповать на Его милость: разрулит, спасёт, умудрит – а узнаем мы об этом только на следующий день.

Оглавление выпуска     Следующая публикация →