История одного спектакля и его авторов

Спектакль

Театральную сцену освещает приглушённый свет. Мрачно. Посреди сцены – телега, на которой укрывшись шинелью спит корнет Уланов, сбившийся в метель с дороги и принятый хозяйкой имения на ночлег. Тихо открывается дверь, входит девушка в ночном платье. Уланов приподымается:

– Господи! Кто вы?

– Анна Владимировна, дочь Арины Петровны.

Спустя несколько фраз Анна бросается на «постель» к корнету и начинает змеёй вертеться вокруг него. Заметно, что разыгрывается не сцена страсти – героиня хочет другого:

– Василий Матвеевич, заберите меня отсюда. Я вам хорошей женой буду. А могу и вовсе в содержанках ходить, коль вам жены не надобно. Заберите меня…. Хоть куда…. Только увезите… – героиня пьесы рыдает.

– Бедное дитя, – отвечает корнет. – Что же тут у вас такое творится, что вы с кем угодно бежать готовы?

Плачущая Анна обнимает Василия, прижимаясь к нему всем телом. Корнет спрашивает:

– Зачем же вы свою судьбу первому встречному под ноги кидаете? Вы же ребенок совсем. Назад дороги не будет.

– А мне обратная дорога  не нужна, – отвечает Анна.

На сцене кировского Театра юного зрителя, «Театра на Спасской», полным ходом идёт репетиция спектакля «Господа Головлёвы. Маменька» по М.Е. Салтыкову-Щедрину. Описанный эпизод – сцена из постановки, когда дочь помещицы Головлёвой решает сбежать от матери, фанатично занимающейся делами в своём огромном имении. Актёры на сцене играют уже довольно слаженно, остальные, задействованные в этой репетиции, пошёптываются за кулисами и посматривают в свои смартфоны: может в «сети» сидят, а может, свои слова повторяют. В зале перед сценой – руководитель всего действа Юлия Владиленовна Батурина, главный режиссёр театра. Ещё до начала прогона очередной сцены, в момент нашего знакомства, она, представ передо мной в простой клетчатой рубашке, джинсах и кепке на голове, по-мужски протянула руку. Я предположил, что и руководит актёрским коллективом она соответствующе – твёрдо, решительно и без лишних женских манер. Так и вышло. Когда актёры играли ровно, без заминок, режиссёр спокойно сидела в зале, наблюдая за мельчайшими деталями на сцене; если же артист никак не мог обыграть важный момент так, как надо, пулей взлетала на сцену, вставала рядом с актёром и намеренно преувеличенно, чтобы показать, на что надо сделать упор, произносила текст или показывала нужное движение. И безусловно, похвальные слова всем, кто старался. Такие они, будни вятского театра. После репетиции мы с Юлией побеседовали в её кабинете о театре и спектакле, о некоторых эпизодах её нетеатральной, настоящей, жизни и, конечно, о православной вере в спектакле и жизни режиссёра.

Первым делом прошу рассказать о романе, пьесе и постановке.
– Ставим Головлёвых сейчас – это такая очень серьёзная тема души, Бога и всего остального. Инсценировка Ярославы Пулинович. Она – молодой драматург из Екатеринбурга, очень талантливая грамотная девушка. Что мне кажется очень правильным в её работе – она не «убивает» автора в своих инсценировках. Также мне нравится, как она строит предложения. Ну, и сама она такой добрый очень человек – взяла и пожалела семейство Головлёвых, в романе Салтыков-Щедрин с ними куда жестче обошёлся – не оправдывает их.

Ставлю я это для того, чтобы показать людям: так, как живут Головлёвы, жить нельзя. Все они живут в нелюбви, а любовь там – ложная. Хозяйка имения, Арина Петровна, всё управление взяла на себя и жила одним лишь обогащением. И она пытается сделать всё хорошо, а получается плохо. Потому что в Бога она верит неправильно. Точнее, она думает, что в Него верит. Много людей так же в храм ходит. Стоят, а о чём думают? Я иногда сама: стою-стою в храме: «Так, – думаю, – как же мне такую-то сцену поставить, а эту как?», и тут понимаю, что мысли-то убежали! И я им: «Стоять!» (Юлия бьёт кулаком по столу). Во время службы тоже надо трудиться, это очень важно. А о деле – в своё время думать. Кстати, я давала читать инсценировку своему батюшке. Очень хороший священник, отец Сергий, в Сошенях на кладбище сейчас служит, к нему и езжу всегда. Объяснила ему, например, такую сцену, когда беременная маменька стоит в храме и просит Богородицу «Помоги дельце выкрутить, а то по миру с дитём пойдём, а я уж не поскуплюсь, уж на церковь-то сколь могу, пожертвую». Это ей торги надо выиграть на аукционе – деревню за недорого приобрести. О детях, видите ли, заботится. То есть видите – сделку заключает с Богом! И я сделала такой момент, в инсценировке этого нет: Арина Петровна поднимает руку, чтобы перекреститься, но не может это сделать – Бог-то мешает ей – она будто вышивает – я как режиссёр героине не даю докреститься. В этой сцене все стоят спиной к зрителю, она – лицом. То есть спиной к алтарю. А потом все поворачиваются, теперь уже со счетами стоят – уже торги идут и только счеты «клац-клац». И отец Сергий дал добро, благословил. Поэтому и хочется поставить, чтобы люди понимали, что в Бога-то верить по-другому надо, не надо фарисействовать. Она, эта маменька, не понимает, что грешит. Она всё закупает-закупает, при этом искренне верит, что ради детей это делает. «4 тысячи душ!», – постоянно говорит. А на самом деле детям другая любовь нужна была: нежность, да пирогов им напечь, да посидеть вместе с ними. И дети от маменьки-то бегут, а она не понимает, почему! Заблуждения человеческие. Да, она заблудилась, и ей никто не помог, потерялся человек, жизнь-то зря прожита. Из героев романа обычно выделяют её сына – Порфирия-Иудушку. А Ярослава написала про маменьку, и эта идея мне очень понравилась. Ведь кто воспитал сыночка, зашедшего в цинизме дальше матери? Кто создал ту атмосферу, в какой он вырос? Не по любви женился папенька, и она не любви замуж вышла. Ему, стихоплёту, слушатель был нужен, а ей – имение. Я понимаю теперь, что Господь дает женщине такого мужа, какого она достойна. Если глубже: маменька жила в семье, где отец пил, бил мать, всё прогуливал. И это ощущение голода и нехватки всего погубило её.

Салтыков-Щедрин вообще ужасно пишет о маменьке: вечная вдова, никого не надо, дети ей, по роману, вовсе не нужны были. И этот неправильный путь, который она начала изначально, передался детям: Анна сбежала – умерла, Стёпка промотал специально купленный ему дом в Москве и тоже вскоре умер, Павел спивается и умирает. Вот они – дети, рожденные вне любви. Но и Ярослава, и я – немного оправдываем Головлёвых. В душах их ещё случаются просветы, и через декорации – щели в воротах – я зрителю я об этом образно намекаю. В пьесе же есть моменты, когда видно другое отношение маменьки к своим двум внучкам-сироткам. Но и они генетически воспитаны: повзрослев, уходят в какой-то передвижной театр, в варьете. То есть они опять продают себя. И маменька умирает, только оставляет своего последователя. сына Порфирия, он – это будущее, которого нет.

Спектакль пытаемся сделать такими современными ходами, и не совсем бытовыми – психологическими. Люди-то нынче в другом ритме живут, и чтобы постановка выглядела не тягомотной, а острой, чтобы можно было легко достучаться до зрителя, спектакль подаётся короткими сценами.

Кстати, у нас в театре работает парень, Арсений Тюлькин. Он настоящий пономарь, служит в храме на Филейке. В этой постановке у него две роли: он играет священника и странника. В инсценировке их нет, я сама добавила, потому что поняла – нужен герой, читающий молитву. И из уст Арсения она звучит очень естественно!

Спектакль, наверное, не для молодежи, разве что для «продвинутой» и сообразительной. Он для взрослых. Для того, чтобы они задались вопросом: «А правильно ли мы любим своих детей?»

Судьба режиссёра

– Сама я из Перми, выросла там. У меня мама балерина, папа опереточный певец, поэтому, наверное, было предначертано моё театральное будущее. Я закончила актёрский факультет в ГИТИСе (РАТИ сейчас называется), и заочно режиссёрский – в Щукинском училище. И там, и там училась у одного и того же преподавателя – известного театрального режиссёра Леонида Ефимовича Хейфеца. Получив два высших, уехала в город Серов Свердловской области, меня туда позвал режиссёр Виктор Дмитриевич Узун. В серовском театре драмы имени Чехова я и проработала 20 лет. Здесь, в Кирове, работаю с августа прошлого года. Приехала же сюда, в Киров, раньше, в феврале – ставила эскиз «Отрочества» той же Ярославы Пулинович по Толстому в рамках проходившей здесь Лаборатории актуальной режиссуры. В театре как раз было вакантно место главного режиссёра, и поэтому одновременно эта Лаборатория являлась конкурсом, в котором моя постановка получила первое место. Я получила приглашение на должность. Хотя, никакого такого соперничества на самом деле не было, потому что все участники имели постоянное место работы, как и я. Но к тому моменту дочка моя уже выросла, замуж вышла, у неё теперь самостоятельная жизнь. И я подумала: почему бы мне не поменять место работы? Так я стала главным режиссёром здесь.

– И какие впечатления от переезда, от города?

– Очень рада. Во-первых, понравился город: старинный такой. Второе: на Урале люди всё-таки довольно жёсткие, здесь же, на Вятке, они намного мягче: а в жизни же должно быть какое-то успокоение – и вот оно. Также у меня здесь появились близкие люди, каких не было никогда в жизни за все мои 45 лет – Ирина Панкова и муж её Михаил. Сами они верующие, у них трое детей, которые тоже сызмальства в храм ходят. Мои друзья и приблизили меня к вере. До переезда в Киров же я очень редко ходила в храм. Первый раз за много лет сходила на исповедь и причастилась. Понимаете, они меня повернули в ту сторону, какую надо. У каждого свой путь к Богу, у меня он начался здесь. И для меня это очень важно. Не знаю, будет ли театр продлевать контракт со мной, но я подумываю, чтобы вообще здесь остаться жить. Я уже могу себе позволить заняться собой и теми душевными проблемами, какие у меня были. Здесь я нашла священника – духовник он или нет, пока не знаю – к которому всегда обращаюсь. Многих знаю батюшек, «батьками» я некоторых называю. А таких, как отец Сергий, нечасто сейчас встретишь. Как-то позвонил он, веселый такой: «Сегодня самый счастливый день моей жизни». Узнали потом: его, настоятеля, из центра города перевели служить за город и поставили третьим священником. А он и рад: «Господу так надо». Я вообще много нового познаю в городе Кирове. Знаете, как с чистого листа начинаю жить…

19 ноября прошлого года у меня был юбилей, 45 лет. А накануне, 18-го, у меня умерла мама. И понимаете – всё как с чистого листа. Я и театр по-новому стала воспринимать, потому что на спектакль и произведение начинаю смотреть с точки зрения веры. То есть, приезд в Киров, знакомство с друзьями, обстоятельства – взяли меня и поменяли в чём-то. По-старому могу с иными «батьками» и водки хряпнуть, но с другой стороны, Ольга, сестра моя, как-то говорит: «У мамы сорок дней близится, на поминки закупаться пора». Я ей: «Никакой водки! Батюшка сказал: не вздумайте водкой поминать».

У мамы нашей, рабы Божией Людмилы, в августе случился инфаркт. Организм отторгал лечение, и она три месяца ещё мучилась. Честно: даже жалко было, что она не умерла сразу. Значит, Бог не забирал – нам с сестрой давал понять, что такое в жизни родственники. Как-то, когда мы разбирали вещи в квартире, Ольга сказала: «Я сейчас понимаю, какая ерунда все эти вещи, деньги – нужно ей всё это сейчас там? А мы сейчас всё это разбираем и плачем».

В программке спектакля, кстати, будет написано: «Маме своей посвящаю». Мама моя, конечно, даже близко не была копией Арины Петровны Головлёвой, но ведь она тоже экономила, как все мы экономим, стяжая всё плотское, материальное, о душе своей не думая. И вот об этом постановка. Вообще же, наверное, постановка посвящается всем мамам.

– Тяжело ли было работать после смерти самого близкого человека? – спрашиваю у Юлии Владиленовны.

– Работать – не тяжело. Тяжело вечером дома одной. Случается, внезапно вдруг как вспомню: маме же позвонить надо!.. Вот тогда страшно становится.

Очень жаль, что мама не увидит то, что мы сейчас наворотим с ребятами. Почти все мои спектакли она хорошо знала. Последний из тех, что она видела – «Последний срок» Распутина. Там тоже тема семьи. Маму так впечатлила сама история, что после спектакля она зашла в мой кабинет вся зарёванная. Очень душевный автор был Распутин.

Эхо «Тангейзера»

– Смело, наверное, посвящать всем мамам спектакль, где маменька – персонаж отрицательный, могут и не понять. К критике вообще как относитесь?

– Критики не боюсь. Всегда отношусь к ней спокойно. Это ведь и полезно бывает: глаза-то от похвалы замыливаются, и хорошая критика в таком случае помогает даже.

В разговоре о критике в адрес режиссёров в нашей беседе всплыла-таки актуальная весной тема о нашумевшей в начале года постановке оперы «Тангейзер» в новосибирском театре.

– Скажу так, – сказала режиссёр, – то, что сейчас делает Тимофей Кулябин, называется самовыражением. Таким образом автор не доносит что-то публике, он делает себе имя. Это свойственно молодым режиссёрам, я уже давно от этого отошла. Хотя его постановка «Евгения Онегина» мне понравилось. О «Тангейзере» же не могу судить, не видела спектакль. Даже точку зрения не могу сказать. Но одно скажу: не всё позволено человеку, тем более режиссёру. Не знаю, что он хотел сказать той афишей, которая фигурирует в постановке, но если эта же картинка действительно была напечатана в театральной программе – явный перебор. Я уверена, что даже до моего воцерковления мне бы это не понравилось.

– Прошлый главреж «Театра на Спасской», ваш предшественник, Борис Павлович активно поддерживал Кулябина…

– Они, что один, что другой, эпатируя публику, себе имя делают. Спектакли Павловича идут здесь у нас. В них Бога – ноль! Они холодные и не трогают. А меня как простого человека они должны трогать. Вот эта его «Толстая тетрадь» (спектакль по роману венгерской писательницы Аготы Кристоф), которая на «Золотую маску» была выдвинута, ничего особенного в себе не несёт. Наоборот. Там показаны два ребёнка, которые просто убивают. Якобы, во благо: «Она же сумасшедшая, должна умереть». Да богохульство всё это! Поэтому я сидела и плевалась. Я бы не смогла поставить этот спектакль.

А потом, мы же знаем смелых оригинальных режиссёров: Захаров, Васильев, Любимов. Кто такой Кулябин по сравнению с Анатолием Васильевым! Тот всемирно известный режиссер, ставит Борхеса, но не позволяет себе того, что позволяет Кулябин. У тех ведь в своё время тоже было непонимание: клёши эти, хайры. Но ведь есть разница между безобидными патлатыми хиппи и сегодняшним явным богохульством.. И Кулябин наверняка понимал, что кого-то оскорбит. А я человек взрослый, и постановок у меня много было. Я уже понимаю, что надо для хорошей постановки: чтобы зритель сидел, завороженный, при этом не обиделся, а режиссёр не перешагивал через какие-то принципы. На то они талант и профессионализм, чтобы всё это соединить. К примеру, если это комедия – она не должна быть ниже пояса, но должно быть смешно.

– Маты на сцене театра – позволительно?

– В моих спектаклях такого никогда не было. Сейчас тем более не будет. Хотя знаю, что бывает и условная необходимость: например ставится пьеса, где есть отрицательный персонаж, который не может говорить другими словами. Если для меня возникнет такая необходимость – пойду у батюшки благословение просить.

– Театр раньше считался делом греховным. Понятно, что это заблуждение, но, может, вы говорили об этом со своим священником?

– Понимаете, если театр считать грехом (когда-то ведь актеров хоронили за оградой) – он таким и будет. А если я собираюсь делать во благо, открыть людям глаза и сказать то, что я хочу – я не считаю это за грешное дело. Это благое дело. Я с батюшкой и про это говорила. Были у меня после приезда сюда проблемы душевного характера. «Батюшка, – говорю, – может мне вообще постриг принять?» Он говорит: «Зачем? Занимайтесь своим делом, оно очень полезно. В монахини уйдёте – кто же театром-то заниматься будет?».

После премьеры

Я посещал «Театр на Спасской» в начале апреля, а конце мая две премьеры «Маменьки» стали венцом сезона, этот же спектакль ознаменует начало нового театрального сезона в сентябре. Мне, жителю Сыктывкара, побывать на майской премьере не удалось, однако последовавшие отзывы профессиональных театральных деятелей и разбирающихся в театральной теме кировских журналистов, масса комментариев от тех, кто побывал на спектакле – всё это говорило о большой значимости спектакля в театральной жизни города Кирова и не только. Илья Губин, завлит Пермского ТЮЗа, побывавший на премьере в Кирове, пишет на интернет-форуме: «У Юлии Батуриной на сцене выстраивается настоящий дом. Тяжелый, мрачный, наполненный многими бытовыми деталями, при всём этом спектакль размышляет не о человеке как таковом, а о божественном и дьявольском, о сделке с Богом, которой быть не может. Сам же спектакль Батуриной – о об ужасающем дьявольском хаосе, из которого, наверное, не может родиться счастье».

Театровед Юрий Бабин особо восхищён игрой артистов, исполняющих сложные режиссёрские решения: «Юлия Батурина специально отказывается в разработке ролей от жизни человеческого духа. Решение сцен гротескно, ей важно выйти на фантасмагорию механистического существования людей, живущих без Бога. Анненька и Любонька – заведенные куклы. До циркового трюка доведена сцена запоя Павла. Зомбируется Анна и подкладывается на телегу корнету Уланову. Маменька гасит в своих детях все тёплое, человеческое».

Журналист Татьяна Лисик анализирует, где в постановке Батуриной слышен голос Салтыкова-Щедрина, а где новые акценты, заданные нашей современницей Пулинович. «Разная речь, разная жалость, разное представление, о том, как строится ад», – читаем в «Вятском крае».

Елена Окатьева из «Бизнес-новости в Кирове» пишет: «Арина Петровна, действительно старалась: и хозяйство держала в ежовых рукавицах, и детей учила, и в церковь ходила, и юродивым подавала. Но где же та грань, которую она переступила? Когда она начала ошибаться: когда с ребенком в животе просила Бога помочь совершить ей сделку и после этого даже не смогла перекреститься? Или когда счеты и многочисленные торги стали главными сопровождающими ее жизни? Умел Салтыков-Щедрин залезть так глубоко в душу, что читаешь и содрогаешься – а нет ли и в тебе части от Арины Петровны. Сумела это и Батурина. Песнями, псалмами, большим количеством крестьян, юродивых, детей она создала масштабную картину такого большого, знакомого нам мира и такого, как оказалось, отталкивающего, злого и неизбежно ведущего к распаду. Продирает до костей. После просмотра хочется скинуть с себя эту головлевскую шкуру».

В общем, тронула сердца вятчан постановка. Наверняка, многие бросились читать классика русской литературы Салтыкова-Щедрин, а то и к Писанию прикоснулись.
Конечно же, я спросил и саму Юлию Батурину о её впечатлениях от премьеры.

– Как и бывает у всех режиссеров во всех театрах – получилось не на сто процентов, на семьдесят, может, – ответила она. –  Знаете, в театре есть поговорка: «Мясо нарастёт»: то есть остальное, недостающее, обязательно будет наработано. Я смотрела на артистов, и иногда на сцене возникали моменты, после которых хотелось встать и пойти в храм. Это и говорит о том, что спектакль – получился. Хотя достучался здесь Салтыков-Щедрин, мы ему лишь немного помогли.

***

Сегодня Юлия Батурина уже не работает в Кировском ТЮЗе: из-за разногласий с руководством, с частью труппы и прочим другим причинам «Театр на Спасской» ей пришлось оставить и теперь она занимается отдельными постановками в разных театрах страны – её режиссёрское видение востребовано на сцене. А город Киров стал для Юлии родным, и она осталась здесь жить.

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска